Он вновь поплыл в ад, на этот раз вне досягаемости отца. Дрейф занес его аж на Андаманские острова, а потом в Бенгальский залив. Он очутился в Калькутте, снова доведенный до точки, готовый на что угодно, лишь бы понюхать хоть ватку от старого шприца.
И тогда его спас другой человек…
По стеклу постучали. Лоик, погруженный в свои мысли, подскочил на сиденье. Ушлая рожа пыталась разглядеть, что внутри кабины. Дреды, желтая изъеденная кожа, зубы в последней стадии… Со своими средствами и связями Лоик мог подыскать себе дилеров куда презентабельней, но он как раз предпочитал вот таких жутких образин. Наркотик – это мерзость. Но он его сущность и топливо. Придавать ему респектабельный лоск? Исключено.
Он отпустил стекло и протянул свернутые в трубочку триста евро мелкими купюрами. Тот передал ему пластиковый пакетик. Когда Лоик хотел поднять стекло, зомби его заблокировал:
– Клевая тачка.
– Отпусти.
– Не прокатишь меня, красавчик?
Лоик был самым большим трусом, какого носила земля. Но, чувствуя себя в безопасности в своем укрытии из жести и стали, он повел себя воинственно:
– Вали отсюда!
Парень ухватил его за воротник и взмахнул лезвием. У Лоика возникло ощущение, что он растекся лужей горячего дерьма по коже сиденья, но его левая нога сработала отдельно от него. Рефлекторно он включил вторую скорость. Правая нога нажала на акселератор. Машина рванулась вперед с ревом, усиленным стенами туннеля, – дилер с воплем отскочил.
На бульваре Макдональд Лоик высунул голову наружу и с облегчением вдохнул освеженный ливнем воздух. Порт-де-Клиши. Порт-д’Аньер. Никуда не сворачивая, он доехал до бульвара Малерб и, совершенно выдохшийся, остановился на площади Ваграм.
Он вытряс снежок из пакетика для морозилки, приготовил себе дорожку на тыльной стороне ладони, как делают все, кто спешит, отметил, что порошок пахнет мочой, а его текстура плотная и сухая. Хорошие признаки…
Вдох. Один. Второй. «Настоящая жизнь проходит через нос, – сказал ему как-то режиссер порнофильмов гонзо[26] в одном ночном клубе. – Все остальное только сентиментальные бредни».
Он почувствовал себя лучше. Мускулы расслабились, грудная клетка расширилась. Все тело перешло к гипервентиляции. Воздух из кондиционера, по-прежнему ледяной, проникал через каждую по́ру, словно долетевшее дыхание Северного полюса. Он задрожал и занюхал еще одну. Ткань рубашки прилипла к телу. Он отлепил ее и встряхнул воротник. Затхлый запах пота, смешанный с запахом его одеколона и кокаина, вырвался наружу.
С некоторым запозданием он заметил, что плачет горючими слезами, и из носа тоже текло, вымывая порошок, который он только что втянул. Вот дерьмо. Он вытер глаза, ноздри – пальцы стали красными. Он повернул к себе зеркало и обнаружил рожу бледного клоуна, в разводах порошка, крови и слез.
Толчком локтя (он не хотел изгваздать алюминиевую приборную панель) он открыл бардачок и достал пачку бумажных носовых платков. Вытащил один и заткнул ноздри. Пришлось просидеть долгие минуты, откинув голову на подголовник.
Когда кровотечение вроде бы унялось, он нашарил в кармане флакончик с водно-спиртовым гелем, протер руки и умыл лицо по старинке, как когда был маленьким и мать утирала ему мордашку, поплевав на платок.
Наконец он пришел в себя и был готов ехать, включил первую скорость.
Настоящая жизнь проходит через нос…
Сколько он еще продержится в таком темпе?
7
Эрван жил в двухкомнатной квартире на третьем этаже современного дома на улице Бельфон, в Девятом округе. Сам квартал не вызывал в нем никаких эмоций. Ни улица Мартир, ни площадь Сен-Жорж не оказывали на него своего чарующего воздействия, но точно так же его не смущали мрачные магистрали вокруг вокзала Сен-Лазар или площади Клиши. Ему было важно только то, что улица его спокойная, соседи невидимы, а парковка включена в арендную плату.
Семьдесят квадратных метров, обустроенных по вкусу копа: гостиная служит кабинетом, вторая комната – спальня, открытая кухня в американском стиле, где он ел стоя. Мебели мало, стены пустые, никаких украшений. Единственный пунктик: чистота. Он платил запредельные деньги уборщице, которая приходила дважды в неделю, и сам затевал уборку каждые выходные. Он жил в этой квартире пять лет и уже дважды перекрашивал все в белый цвет. Ему нравился запах краски, который не выветривался месяцами, – запах обновления, возрождения.
26