Дома Фёдор Ильич первым делом стал под холодный душ. Эх, не всё ещё здоровьишко прогуляно! Позавтракал основательно, и уже собирался идти в мастерскую, где поджидали его две Тойоты, как зазвонил телефон.
- Выручай, Ильич, - зачастил в трубку разводящий Подопригора. - Надо на разъездном на Одиннадцатый сходить, завести им соляры. Снабженец на той неделе продинамил, погоды испугался, а теперь твой брат с карьера зовёт, слёзно просит: у них производство становится. И сам Двести двенадцатый, как сломался тогда, так и стоит в ремонте.
- Погода ли разъездному? - усомнился Фёдор Ильич.
- Прогноз хороший. Я бы сам сходил, да тут одно к одному: жена на Большой Земле, а у ребёнка температура сорок, не оставишь.
- Не могу, Игорь Марьянович, - разводящий молод, но Фёдор Ильич зовёт его всегда по отчеству. Неплохой парень, хотя и с гонором. - В мастерской три машины ждут (прибавил для весу), клиенты и так ругаются. Да пошли ты моториста одного - не дойдёт, что ли?
- Эх, Ильич, ты что, не знаешь этого говнюка? Он соляру наполовину разбодяжит, потом санкций от артели не оберешься. Сам знаешь, они нам одни своевременно платят. За их счёт зарплата всему отделу. Помоги, Ильич - кроме тебя, некому.
Сколько себя помнит - никогда не мог Фёдор Ильич отказать, когда говорили ему: кроме тебя, некому. В молодые годы гордился, теперь плюётся и ругается, но делать нечего - привычка осталась. Заодно и брата проведает.
Это нужно, хотя говорить со Степаном тяжело. Всё жалуется на судьбу и на Фёдора смотрит зло, будто брат во всех его бедах виноват. Тяжело, но надо. Кровь одна.
Славка, конечно, взвился, когда Сегедин объявил ему, что сегодня не выйдет на работу. Пришлось дать ему укорот, да заодно и подтвердить, что обе Тойоты, как и обещано, завтра к утру будут готовы. Значит, ночью не к Рите, а в мастерскую. Жизнь! Впрочем, к Рите из-за дочки сегодня так и так нельзя.
Услышав обещание насчёт Тойот, Славка успокоился. И тут же почему-то оставил свой обычный приблатнённый тон и сказал серьёзно:
- Ильич, послушай меня: не езди ты на эту Лопатку. Гнилое место. Знаю, что говорю - я после армии твоего брата три года по ней возил.
- Я, Слава, Лопатку не хуже твоего знаю. Всё в порядке будет, не переживай. Сказал, Тойоты сделаю - значит, сделаю.
- Да отстань ты с этими Тойотами. Я за тебя, Ильич говорю. Ты же свой.
- За заботу спасибо. Ну, увидимся.
Чего это вдруг Славку потянуло за Сегедина беспокоиться? И он не такой, и Сегедин не такой. Странно. Но тут же Фёдор Ильич и забыл об этом, соображая, что на причал к разъездному катеру для быстроты лучше подъехать на своём Ниссане, а причальному сторожу поручить, чтобы приглядывал за машиной. Он сторожу время от времени чекушку завозит - вот и пригодилось. Бог велел делиться.
Пока катер тарахтел через пролив, Фёдор Ильич стоял на носу, ловя лицом брызги. Сколько раз море успело ему осточертеть! Сколько раз клялся, что ноги его больше не будет на борту судна. Но вот уже пятый десяток, а если случится, вот как сейчас, пройти миль десять даже на паршивом катеришке - и душа воспрянет.
Вот она, Лопатка.
Сначала из-за горизонта высовывается гора углом вверх, и впрямь как огромная спинная кость. Остров с этого расстояния кажется одной большой сопкой - не скажешь, что есть там болота, в которых БелАЗы тонули. На северном плече сопки - карьер и фабрика, отсюда не видно. Сколько лет каждую весну восстанавливали причал на северном берегу - и всё насмарку. От причала одни сваи после зимних штормов, а швартуемся в бухте Южной. Хороший хозяин был брат Степан, а до простой вещи не дошёл: десятую бы долю тех средств в дорогу вложить - в бухту Южную ездили бы самосвалы по асфальту. Или нравилось ему, что прямо под окна его коттеджа морские суда становятся?
Подошли поближе - стало видно, что остров порос тёмно-зелёной тайгой. Кое-где уже и желтизна смотрит, солнечные пятна в пасмурный день. Сентябрь на дворе.
Остров как остров. Опять припомнилось Сегедину Славкино незваное предупреждение, да заодно и жалоба брата в прошлый приезд: не могу, говорит, Лопатка - та же могила. Ничего подобного Фёдор Ильич не видит. Судьба у каждого своя, а остров - кусок земли, не больше. Буряты в Чите говорят, что у каждой местности свой дух, но то, в понимании Фёдора Ильича, пережиток язычества и суеверие.
Пока швартовались, Фёдор Ильич осмотрел сваи пирса: ничего, ещё постоят. Лиственница - дерево железное. Жалко, шинных кранцев нет, дерево ещё сохраннее было бы. При Степане наверняка висели те шины, а нынче всё растащено. Из озорства, не для прибытка: в старой резине какой прок?
Сторож на причал вышел незнакомый Фёдору Ильичу. Детина бычьего сложения, даже под ватником видно, как дельтовидные бугрятся от плеча к шее. А взгляд какой-то неподходящий фигуре. То он глазами упрётся в тебя, будто повалить решил, то начинает блукать по сторонам. Когда Фёдор Ильич представился, он быстро вскинулся из-под насупленных бровей и тут же снова зашарил, будто ищет чего. Глаза тёмные, зрачка не видно.
У Фёдора Ильича, как у всех в родове, глаз на человека острый. Посмотрел на парня - и сразу понял, что он всё чего-то пыжится, всё тянется за кого-то сойти.
Назвался Кригером. Ну, Кригер так Кригер. Не всё ли равно, с кем бочки разгружать?
Тут Фёдор Ильич надоумился, что, пока у них суд да дело - катеру простой. А время дорого. И к брату ещё поспеть надо.
- Вот что, браток, - обратился Сегедин к мотористу. - Я тут пока сторожу помогу бочки до склада поднять, а ты дуй себе на Пятнадцатый. Вернёшься прямо к Северному причалу. А я тут закончу - и туда прямо через перешеек. Трёх километров не будет.
На Пятнадцатый - под оказию что-нибудь всегда найдётся - Подопригора велел завезти батареи для рации. Моториста-то одного он как раз наказывал не отпускать - но не пропьёт же тот аккумулятор за пять миль?
Моторист пожал плечами и скинул швартов с бревна.
- Накладную, накладную не забудь у него подписать! И расписку пусть выдаст, - прокричал Фёдор Ильич сквозь усилившееся тарахтенье двигателя.
Моторист, почти не глядя на Сегедина, сделал рукою: мол, не учи учёного и закрутил штурвальным колесом.
- Ну, давай, товарищ Кригер, - обернулся к сторожу Фёдор Ильич. - Две тыщи литров - плёвое дело.
Кригер что-то не заторопился.
- Вот, значит, к кому я в товарищи попал, - медленно проговорил он, разгибаясь и взглядом давя. - Большая честь для простого сидельца.
Трудный, - сделал Фёдор Ильич ещё одну отметину. На таких он ещё на флоте насмотрелся. Когда был командиром отделения, они и карасями покоя не давали, а уж как загодкуют - гаси свет. Однако управлялся.
- Я, следовательно, товарищ Кригер, а ты - товарищ Сегедин, - тянул своё Одиннадцатый, и глаз уже не прятал. Голос у него был какой-то скучный. Уж не псих ли? - А мы с тобой, кстати говоря, заочно знакомы. Уже ровно неделю. Ты всё интересуешься, как я ночевал.
Тут Фёдор Ильич вспомнил. Столько всего за эту неделю наслоилось, что и из памяти вон. Это тот самый новичок, который четвертого числа заступил. На еврея не похож, но вряд ли и немец. Совсем не такой, каким его Фёдор Ильич представлял. Но что-то сходное той мимолётной догадке и в голосе, и в глазах проглядывает. Зачем он только всё ломается? Парень из себя видный и, похоже, не дурак. Почему-то на Лопатке оказался.
Однако бочки не ждали. Десять штук хоть и немного, однако от причала до склада докати.