Разумеется, я изучила и использовала ранее опубликованные работы Америго Кастро, Хьюго Реннерта и даже Алонсо Самора Висенте, но по мере возможности возвращалась к источникам, к документам из судебных и муниципальных архивов, из архивов литературных музеев и библиотек. Я тщательнейшим образом изучила переписку Лопе с герцогом де Сесса, а также предисловия к его произведениям, как и сами произведения. Я полностью отдаю себе отчет, сколь деликатного, осторожного обращения они требуют, а потому сочла, что будет очень и очень полезно ознакомить читателя с этими особыми авторскими обращениями, где в повторах и совпадениях между различными текстами творческая личность доносит до нас свой голос, лишенный всякой искусственности.
По возможности я старалась сопоставлять разнообразные источники и использовать эффект «двойного зрения», а не силу воображения. Так, я не стала из излишней осторожности отказываться от описаний эпизодов, по поводу которых мы не располагаем научно обоснованными фактами и надежными источниками, я обращалась к сведениям, содержащимся в различных произведениях, письмах и документах других литераторов, так как мне показалось, что они вполне достойны доверия в силу того, что на протяжении нескольких десятилетий эти люди были знакомы с великим драматургом. Опиралась я также и на данные, содержащиеся в произведениях самого Лопе, ибо и они по той же причине казались мне достойными веры, тем более что самые осторожные и самые скептически настроенные исследователи в отношении автобиографической ценности литературного текста единодушно сходились во мнении, что Лопе де Вега, как никто другой, «изливал», то есть отображал свою жизнь в своем творчестве. Он позволил проявиться своей реальной жизни в своих творениях, отбирая лучшее, и делал он это рукой, сжимавшей перо, и верность этой руки обеспечивалась тем, что она безоговорочно подчинялась точному взгляду человека, наделенного богатым воображением и огромной культурой.
Эта биография также является первой биографией, написанной женщиной, но при этом, само собой разумеется, ее взгляд не претендует на то, что именуют «женским взглядом», и сам автор не страдает склонностью к феминистским идеям. Она всего лишь поставила себе цель представить Лопе де Вега в сиянии славы, достойной масштаба его личности и таланта.
Глава I
ВСПЫШКА ВОСПОМИНАНИЙ. 1562 год
Однажды после полудня при неярком свете зимнего дня 1562 года, шестого года правления чрезвычайно ярого приверженца католической веры, короля Филиппа II, хрупкая худенькая женщина, чей силуэт, правда, был весьма «утяжелен» драгоценной естественной ношей, с большим интересом наблюдала за игрой света и тени на бледных лужах, покрывавших вымощенный каменными плитами двор. Она, без сомнения, задавалась вопросом, откуда взялись эти лужи и эти тени, или мечтала о том, чтобы поймать целый мир в бесконечную сеть этих постоянно меняющихся переплетений отблесков. Она была столь неподвижна, что ее можно было бы счесть «пленницей» какого-нибудь скульптора андалузской школы, пожелавшего увидеть в ней образец, с которого он стал бы ваять героиню сцены посещения Пресвятой Девой святой Елизаветы.
Если бы мы могли пройти сквозь время и проникнуть в те сокровенные помыслы, что порождала в ее головке мысль о неизбежности появления на свет ее младенца, то тогда, быть может, мы смогли бы постичь суть священного закона существования таинственных истоков человеческой гениальности. Когда Франсиска Фернандес дель Карпьо положила руку на оконную задвижку, чтобы открыть окно, в тот же миг ее рука окрасилась в красный, желтый и голубой цвета, как крыло экзотической птицы. Те, кто любит различные символы и придает им значение, те, кто увлекается расшифровкой предзнаменований, могли бы заметить, что в тот миг только ее лицо было освещено лучами заходящего солнца и что ее взгляд жадно вбирал в себя эти последние лучи. О, сколько счастливых предзнаменований для пера и разума!
Если бы мы следом за ней обратили бы свои взоры к уходившей вдаль улице, мы вместе с ней могли бы увидеть перенаселенный квартал около площади Пуэрта-дель-Соль, где несколько горящих факелов отбрасывали круги света на тонкий слой свежевыпавшего снега, который топтали небольшие группы о чем-то тихо шептавшихся людей, проскальзывавших между замерзшими фонтанами по направлению к арке, образованной «Воротами Гвадалахары», и находившихся под защитой башни Луханес.
В синеватых сумерках, создававших странную атмосферу всеобщего соучастия в некоем заговоре и всеобщего восторженного ожидания чуда, можно было различить прозрачные намеки, обращенные к тем, чей разум может проникнуть в лучезарные сферы сути природы вещей, к тем, чье воображение может постичь суть истоков человека и уловить это ощущение некой дрожи, что побуждает нас попытаться выведать тайну рассвета новой жизни. Внезапно город, словно оцепеневший от холода и продрогший от резких порывов ветра, озарила ярким пламенем чудесная процессия. Освещенные светом факелов, из тени выплыли гарцевавшие на скакунах всадники, сопровождаемые целой толпой слуг, и эта шумная процессия прокладывала себе дорогу сквозь сборище любопытных зевак; кстати, кое-кто из зевак при этом осенял себя крестным знамением. Из приотворенного только что окна тоже изливался на улицу теплый желтоватый, янтарного оттенка свет, как бы бросавший вызов мраку улицы. Тишина и шум словно бы слились воедино, чтобы внезапно вместе погрузиться в неведомые глубины, где невнятно и грозно ревут и рокочут бесформенные тайны бытия и где самые рассеянные помыслы, как помыслы этой женщины, оказывают воздействие на будущее, предопределяя его… на будущее, измененное особенным, единственным и неповторимым литературным гением того, кого она носила под сердцем.