— Не нравится! — вспыхнув, крикнула Надя.
— Нравится. Не нравится, как это звучит — дом, автомобиль, цветной телевизор, — терпеливо продолжал Степан, — а один их не сотворяет, другой сотворяет… Из любви, между прочим. Поимей это в виду.
— Спокойной ночи. — Надя стала искать ручку на дверце, чтобы открыть ее.
— Вопрос ясен, — сказал Степан, чинно вылез, обошел автомобиль и открыл ей дверцу, как джентльмен. — Я подожду!
7
Надя рассказала об этом Алеше и вдруг закончила:
— Он считает, что Анка скоро вернется!
— Да?
Даже писем от нее все не было.
Правда, Алеша теперь все дни проводил на стройке и редко видел Верхового, а при встречах Верховой скрипуче, в тон звукам своего велосипеда кричал:
— Пишет!
Он был добрый мужик и не давал людям терять надежды.
Иногда с этажей корпуса, где он работал, Алеша смотрел на отдаленное место, занятое слободкой, будто вдруг мог увидеть там Анку. Первым узнавался старый дуб, который они называли ее, Анкиным. «У твоего дуба», — говорил он, не думая, что скоро это придется вспоминать. Вон та серая туча — округлая вершина дуба у распоповских ворот…
Здоровенный дуб, раскидистый… Корни его, как насосы, иссушали землю, и под дубом ничего не росло, ни одной травиночки. Падали с ветвей желуди, свиньи жрали их, мальчишки пуляли желудями из рогаток в птиц, населявших дебри дуба, — крона его была, как роща, и все ветки в заплатах птичьих гнезд. По коре ползали жуки-рогачи, на листьях гусеницы свивали коконы… Не дерево, а целое государство! А под листьями зрели вишневые шишечки, из которых можно было делать чернила. Они с Анкой делали…
Давным-давно в толстую дубовую ветку Сергеич вогнал костыли с кольцами и привязал к ним качели. Анка выросла. А качели все жили. Другая детвора, перетирая веревки, качалась на них…
Как-то и большая Анка с разбега прыгнула на доску, вытянула ноги, оттолкнулась от земли. Она качалась, подлетая, и Алеша глядел, как она закрывается ладонью от солнца, бьющего из-за листьев ей в глаза, а Сергеич сказал тогда тихо:
— Хватай ее за руку и бежи!
Анка, подлетая, протягивала руку, точно слышала.
Сергеич говорил еще что-то, а с качелей доносился смех Анки, и ее длинные ноги блестели на солнце, и Сергеич все говорил, а запало в голову только одно: «Хватай ее!» Легко такое желать…
С корпуса, где кончилась его ученическая пора, Алешу определили в бригаду молодого шефа со странной фамилией Куцуруп. Был он маленький, неказистый, но пообещал, когда знакомились:
— Если что, рассказывай… Я помогу.
А этого не расскажешь, никакой Куцуруп тут нэ поможет. Недели шли, месяцы, ничего не забывалось. Забыл, когда спалось, как все люди спят…
Вот и стали с Надей ходить в кино. Казалось, как друзья.
Мать радовалась, даже спрашивала, стоило ему вдруг вечером остаться дома:
— Дать рубль?
В кино показывали счастливые истории, и если влюбленные сначала расставались, то потом все же встречались.
Однажды, когда он проводил Надю после такой картины и постоял с ней в полутьме у ее калитки, она спросила:
— Почему ты меня не поцелуешь?
Он отшагнул. Надо было это кончать.
А дома встретила растревоженная мать — сидела в столовой и курила в одиночестве, это у нее был признак явной тревоги. Быстро затолкала папиросу в пепельницу, сказала:
— Степка Гутап опять шатался тут. Тебя требовал. Хоть спускай Мохнача!
— Завтра увидимся.
Но тут же забарабанили в калитку. Загавкали окрестные собаки, поддерживая горластого Мохнача, лаявшего наразрыв.
— Заходи, — сказал Алеша, открыв калитку.
Степан кивнул на уличную скамейку, присыпанную снежком.
— Выйди сам, посидим.
— Ну?
— В кино был?
— Ну?
— Интересное?
— Слушай, глаза слипаются, я вкалывал весь день и спать хочу.
— Успеешь.
— Ну?
— Я вас видел с Надей.
— Первый раз?
— Не первый. — Степан сгорбился и засопел.
— Ну?
— Весело бежали.
— Я веселый, — сказал Алеша, злясь. — И она веселая. Мы с ней оба веселые.
— Нет, — сказал вдруг Степан, выпрямляясь и глядя на Алешу воспаленными глазами, — раньше приличней жили. За женщину — дуэль! Будь здоров и не кашляй! А сейчас делают, что хотят, а ты — сопи. Она ж тебе не нужна, Алешка, не нужна! Слышишь?
— Ну?
— Я сопеть не стану! — закончил Степан. — Я…
— Завтра постреляемся, — пообещал Алеша, вставая, и услышал за спиной: