И вот всё прошло, и я откатывался от неё. Она же ещё некоторое время лежала, ноги её были бесстыдно раздвинуты и слегка согнуты в коленях. Потом Ирка садилась и заботливо приводила себя в порядок. А я, жарко дыша, откидывался на спину и смотрел вверх, в чёрное, ночное небо и думал только об одном.
Зачем она мне? Я ведь ни капельки не люблю её. Есть только вот эта короткая минута животной страсти, неужто всё из-за неё? Ужасно. Ужасно.
Потом мы вставали, я встряхивал свой пиджак и провожал Ирку до калитки. Она поворачивалась ко мне, видимо, ждала, что я её поцелую, но, видит бог, теперь мне этого совсем не хотелось.
— Пока, — говорил я тихо.
— Пока, — отвечала Ирка и не уходила.
— Завтра выйдешь? — спрашивал я, чтоб не молчать.
— Выйду.
— Тебе, наверное, пора? — направлял я её на путь истинный.
— Да. Я пошла, — грустно шептала она.
— Иди, а то завтра не отпустят, — продолжал бубнить я.
— Да, я пойду. До завтра, — вздыхала Ирка и шла к дому.
Я тоже топал домой и чувствовал себя выжатым лимоном.
Мне не нравилась такая «любовь».
Наши встречи всё продолжались и продолжались. Медленно, но верно, мы двигались по пути, указанному природой. Всё чаще и чаще я пытался раздеть Ирку. Громко сказано. Я пытался лишь снять с неё трусики. Она не давалась, я злился на девчонку, наша борьба была уже нешуточной, но Ирке удавалось отстоять своё, исконное.
А ещё у нас было жутко мало времени. Почему-то мы встречались только после кино, Причём, само, так сказать, свидание, длилось минут двадцать, не больше. Строгие иркины родители разрешали своей дочке задерживаться после окончания фильма не больше, чем на полчаса. Вот и выходило, десять минут дорога, плюс, двадцать минут волнительной борьбы на моём пиджаке.
Но однажды настал вечер, когда я, после жаркой возни, сделал, ставшую уже обыденной, попытку стянуть с неё трусики. Я был готов к своему традиционному поражению, но тут, странное дело, она вдруг закрыла лицо ладонями и перестала меня отталкивать. У меня спёрло дыхание. Сердце моё застучало так, что я почувствовал его толчки где-то в горле.
Мои руки предательски задрожали, я, словно мелкий воришка, осторожно и бережно потянул книзу её трусики, но Ирка никак не реагировала.
Бог мой, да неужели?
Я видел её ослепительно белый живот и вожделенный, тёмный треугольник в его нижней части. Он манил меня.
«Сейчас всё случится», — подумал я.
И стал торопливо расстёгивать свои брюки.
«Но ведь у меня нет презерватива», — мелькнула практичная мысль.
«Я буду осторожен. Пусть это наконец произойдёт», — радостно подумалось мне.
Но ничего не случилось.
Потому что я услышал, что по тропинке кто-то идет. Прямо на нас. Дернул же меня чёрт расположиться не там, где всегда. На миг я, словно мышка, замер, надеясь, что пронесёт, но нет. Человек шёл к нам и, видимо, он уже нас видел.
Я сел так, чтобы прикрыть телом Ирку, она же, поняв в чём дело, тоже начала торопливо и суетно приводить в порядок свою одежду.
Мужчина, теперь я видел, что это мужчина, остановился в метре от нас.
— Что? Жмёмся? — громко спросил он.
— Жмёмся, — согласился я с ним.
Мужчина был мне незнаком.
Какого чёрта он подошёл к нам?
Я мог бы запустить в него камнем.
В аккурат влепил бы в лоб.
Но камня под рукой не было.
Да и не за что, вроде, — камнем-то.
— Девушка, не верьте ему, он козе алименты платит, — сказал мужчина.
А вот теперь было, за что — камнем.
Половинка кирпича отлично подошла бы к его наглой роже.
Но Ирка вдруг захихикала.
Я растерялся и не знал, что делать.
Мужчина повернулся и тихо исчез в ночи, словно его и не было.
— Чего ты заливаешься? — набросился я на Ирку. Злость распирала меня.
— А что я должна делать? — недовольно пробубнила она.
— Не знаю! Пойдём домой, — мне расхотелось с ней обниматься.
Весь следующий день шёл мелкий, холодный дождь, который на какое-то время зачеркнул возможность моих свиданий с Иркой.
В этот дождливый весенний день я и влюбился в Тамару.