Я должен был пригласить на танец Ирку.
Но произошло невероятное.
Я сделал шаг совсем в другую сторону и подошёл к семиклассницам.
«Свиристелки!» — так презрительно называли их мои одноклассники.
На танцах они просто стояли у стенки.
Так сказать, готовились к взрослой жизни.
Девочки на старте бытия. Они уже всё знали, но ничего не умели. Они знали, кто с кем «дружит» и кто кого «бросил». Они знали, что можно позволять мальчишкам, а что нельзя.
Они знали, что значит «залететь», и жутко боялись этого.
Однако у некоторых из них ещё отсутствовало то, что мы, мальчишки, сокращённо называли ППП — первичные половые признаки.
Нет, ну, основной-то признак, тот, что между ног, был, а вот второго — упругих грудок, извините, природа им ещё не подарила. Точнее — подарила, но далеко не всем.
Но это — частичное отсутствие ППП — никак не влияло на гордых семиклассниц. Им всё равно хотелось любви.
Только мы, мальчишки, этого не знали.
Потому что нас волновали наши девочки.
У них всех уже был полный комплект ППП.
Я смотрел на Тамару. Только на неё. Девичье лицо вспыхнуло ярким румянцем, робкая и какая-то виноватая улыбка тронула её губы. И в этот момент я явственно почувствовал, что руки мои позорно дрожат, а щёки предательски краснеют.
Не уверен, но, видимо, я что-то промычал, издал некий призывный звук, и он был услышан, потому как Тамара робко шагнула вперёд и подала мне прохладную ладошку.
Так началась моя чудная любовь.
Весь вечер я танцевал только с ней.
Я вёл себя скромно, и мои ладони знали своё место. Только на талии и ни на миллиметр ниже. И коленка моя не пыталась подружиться с девичьими коленями. Я был ангелом. Нас с Тамарой можно было ставить в пример всем другим танцующим: «Смотрите, как должны танцевать школьники!» Представляю, как ржали мои кореша-одноклассники, глядя на нас с Тамарой. Догадываюсь, что они говорили. Но я не видел никого, кроме Тамары. Душа моя трепетала от любви. Когда подошла очередь белого танца, Тамара пригласила меня. У меня даже не возникла мысль предложить ей прогуляться в сад. Разве я посмею прижимать её к жесткому стволу черешни? Её, голубоглазого ангела в коротком синем платье!
Никогда!
Кажется, Ирка метала в меня взгляды-молнии.
Потом говорили, что она ушла домой прежде времени.
Но ничего этого я не заметил. Не мог заметить.
Я заболел, и болезнь эта называлось коротко и ясно — любовь.
Теперь в моей жизни была только одна радость — встречи с Тамарой.
Даже не помню, как я сдал экзамены за восьмой класс.
Хотелось самостоятельной жизни — мечтал сунуться в какой-нибудь техникум, но родители отговорили, и на всё лето я стал свободным.
Свободным и влюблённым.
Каждый вечер я мчался к дому, где жила Тамара.
Мой тихий любовный напор поначалу был встречен настороженно. Собственно, напора-то и не было. Я превратился в послушного пажа, в робкого пигмея, в жалкого раба, в покорного слугу.
Совсем рядом с домом, в котором жила Тамара, протекала наша быстрая горная речка, и мы, каникулирующий молодняк, целыми днями тусовались у просторной заводи, где можно было по-настоящему, по-взрослому, поплавать, понырять, показывая свою удаль и смелость. Можно было разбежаться и лихо прыгнуть вниз головой, пронзая тонким юным телом прохладную толщу воды, резко изогнуться у самого дна, чтобы не удариться об него головой — мелковата была наша речушка для таких дерзких прыжков.
А парные прыжки! Лёшка и я.
А когда сразу трое, четверо?
Лешка, Толян, Петька и я.
Мы знали, как это красиво, как это завораживает.
Мы видели, что девчонки смотрят на нас с восхищением, а потому сигали в воду без устали.
До чёртиков, до красных глаз, до гула в голове.
Всю ночь потом снилось, будто бы я прыгаю в воду.
Короткий перерыв на обед и снова на речку. Все домашние дела воспринимались, как каторга, как незаслуженное наказание. Слава богу, их было совсем немного.
Накупавшись до дрожи, до синих губ, мы ложились на траву, чтобы хоть немного согреться под жаркими лучами июньского солнца.
Наши девочки всё время были рядом.