– Всё, мужики, остаюсь в заслоне. Не поминайте лихом.
Спустя сутки с лишним после десантирования из восьми советских военнослужащих в живых остались четверо, из них один со средними ранениями, все остальные без исключения легкораненые. А сейчас в живых только двое, даже полтора, так как товарищ Шелехова находился без сознания, и никак не мог помочь в предстоящем бою.
– Попробуйте отыщите, – с этими словами лейтенант выбросил далеко от себя кольца. Сейчас в них не было ни капли той странной энергии, которая позволяла Лопатину становиться невидимым и быстро уничтожать врагов. Но даже в таком виде инструкции запрещали оставлять кольца немцам. После этого Шелехов взял в руки ППШ, поправил две гранаты, лежащие рядом на плотно примятом снегу, посмотрел на товарища, который выглядел мёртвым. Только тающие на его лице снежинки, иногда падающие с деревьев благодаря лёгкому ветерку, сообщали, что боец продолжает цепляться за жизнь даже в беспамятстве. – Ничего, прорвёмся, – подбодрил его или себя лейтенант. При этом он знал, что это – всё, не прорваться им.
Немцы, ободрённые молчанием советских солдат, зашевелились и стали смыкать кольцо вокруг позиции энкавэдэшников. Перебегая между деревьями, они всё ближе и ближе подходили к Шелехову. А тот, дождавшись, когда вперёд вырвались двое немцев в белых халатах, двигаясь чуть ли не плечо к плечу, поймал их на мушку своего оружия и надавил на спусковой крючок.
Тр-р-р-р-р!
Изделие Георгия Семёновича Шпагина выдало длинную очередь, которая перечеркнула обоих немцев. Те свалились в снег, как сломанные снеговики. Сходство с ними добавляли бесформенные белые маскхалаты.
– Съели горяченького? – прошептал лейтенант. – Подходи за добавкой, суки.
На гибель двух сослуживцев немцы ответил шквальным огнём из винтовок, пулемёта и нескольких автоматов. Пули так и зажужжали над головой Шелехова, сбивая кусочки коры и ветки с деревьев, в развилке между которыми молодой мужчина устроил себе позицию. Справа его прикрывал глубокий и длинный овраг, его второй берег находился немного ниже и отлично просматривался с позиции лейтенанта. Слева лежало поваленное дерево, сейчас закрытое большим сугробом. В нём, в сугробе, раненый проделал несколько прорех, чтобы вести наблюдение и не пропустить врагов. Немцам оставалось наступать в лоб или обойти его по большой дуге слева, чтобы зайти с тыла. Ко всему прочему, эта пара деревьев, между которыми устроился Шелехов, облюбовала небольшой бугорок, который возвышался над остальной лесной местностью на несколько метров. Так что, пока у энкавэдэшника остаются патроны и ему светит солнце, он сможет держать позицию бесконечно.
Тр-р-р-р-р! Тр-р-р-р-р!
Заметив движение чуть правее и примерно в шестидесяти метрах от себя, Шелехов навёл туда ствол «папаши» и выпустил из него очередь, и следом вторую. Расчёт вражеского пулемёта допустил ошибку, поленившись замаскировать своё оружие. Сами они были в маскхалатах, но вот чёрное воронение МГ в их руках и на фоне сугробов выделялось, как белая ворона в стае.
В ответ на его стрельбу грохнуло над головой, а потом ещё дважды за спиной раздались взрывы гранат. В первый миг Шелехова пробрало холодом от страха, что это несколько немцев сумели подобраться к нему так близко и попытались забросать гранатами. И лишь на второй секунде до него дошло, что это были винтовочные гранаты. В некоторых случаях – это страшная по эффективности вещь. Только скорострельность оставляет желать лучшего.
Сквозь амбразуры в снегу он увидел, как слева мелькнули несколько фигур в обычных серых шинелях, поверх которых были натянуты куртки от маскхалатов. Так себе, если честно, маскировка. Один владелец этого наряда словил короткую очередь из ППШа и рухнул в снег, где задёргался в предсмертной агонии. Второй был ранен, но нетяжело, хотя и болезненно, так как заорал, будто резанный. Тяжёлые так не кричат, у них уже сил на такое нет.
– Ори, ори, паскуда, – устало произнёс лейтенант. – Вас сюда не звали.
И вдруг в правое плечо, словно кувалдой ударили. Боль от ранения пришла спустя пару секунд, когда Шелехов уже осознал, что его подстрелили. Он попробовал шевельнуть раненой рукой и едва сдержал крик боли. По ощущениям – ему в бицепс сунули раскалённый стальной прут чуть ли не в кулак толщиной. Тут же в голове мелькнула мысль, что задета кость и – это конец. Автомат уже не взять, а пистолетом не отбиться. Даже гранату толком не кинуть. Разве что, подорваться на ней, чтобы живым не попасть в руки гитлеровцев. И товарища с собой забрать.
Неловко развернувшись, скрипя зубами и подвывая от растревоженных ран в бедре и руке, он взял в левую руку гранату и приготовился встречать врагов, если те решат захватить раненых красноармейцев. То, что он успел взвести гранаты – радовало. Сейчас осталось лишь сдвинуть пластинку предохранителя. А вот особенность РГД-33 в деле накалывания капсюля – нервировала. Вдруг, у него не хватит сил, чтобы боёк сработал? Ведь накол происходит во время резкого броска, а дальше, спустя четыре секунды, граната взрывалась. К сожалению Шелехова, у него остались только три эргэдэ тридцать третьих, весьма специфических боеприпасов, как выше было сказано. Сейчас он был бы рад даже немецким тёрочным «колотушкам» или «яйцам». Уж как-нибудь да сумел бы дёрнуть шнурок.