— А дальше будет удар по немцам в месте, где они этого не ожидают — здесь, в Восточной Пруссии!
В очередной раз я сумел их шокировать. Люди замерли, превратившись в каменные статуи, двигались только глаза.
— Но как?.. — подал голос Юшкин, тоже капитан, как и Дронов. В плен попал с серьёзной контузией. В обычное время сильно заикается и иногда появляется нервный тик лица. Но в момент нервного возбуждения или опасности всё мгновенно проходит. Организм мобилизует все резервы и устраняет недочёты, мешающие реагировать на обстановку.
— Объяснять долго, да и вы словам вряд ли поверите. Лучше один раз показать, — сказал я. — Я предлагаю вам на время покинуть лагерь и на кое-что взглянуть своими глазами. Если кто-то не захочет возвращаться, то…
— Далеко? — спросил Дронов.
Одновременно с ним Столбов попросил:
— А тяжёлых больных можно вывести?
— Им окажут здесь помощь сегодня, — потом поймал его взгляд и кивнул. — Но можно и вывезти несколько человек.
Спустя час на поле недалеко от концлагеря опустился небольшой транспортный немецкий самолёт. За ним на ближайший аэродром слетал один из соколов, что меня сопровождали. Заворожив кого следует ментальным амулетом, он угнал один самолёт с экипажем. Транспортный вариант трёхмоторного «юнкерса» брал восемнадцать человек. Восемнадцать десантников с оружием и снаряжением, которых даже не стоит сравнивать с истощёнными военнопленными, которые похожи на ходячие скелеты. Мы же загрузили двадцать пять пассажиров. Четверо из них — это я и трое командиров подполья шталага. Со мной полетели Столбов, Дронов и Якимов. Ещё двое остались в лагере, чтобы следить за порядком. И, как мне кажется, были оставлены полковником «на всякий пожарный случай», если я ликвидирую их троицу. При этом он понимал, что эти двое капитанов точно так же находятся под ударом, как и он сам со своими сопровождающими, но поступить иначе подсознательно не мог. Эдакая трансформация или деформация личности в связи с профессией и пережитыми тяготами.
Перед взлётом в самолёте я активировал маскировочный амулет. В движении объект будет постоянно дрожать, как нагретый воздух летом. На поверхности это сильно заметно, особенно на расстоянии в пару-тройку сотен метров. А вот летательный аппарат в воздухе даже в виде такого марева практически не заметен. Кстати, амулет я приобрёл в новой лавке, которой управляла бывший школьный завхоз Индира. Тётка весьма пробивная, с отличным инстинктом и рефлексами на поиск тёплого местечка. При этом присягнула мне со всей искренностью. В ауре у неё не было гнилых пятен, и в целом та была здоровая. Несмотря на определённую жилку хапуги, бывшая заведующая школьным хозяйством радела и за общее благосостояние. Именно поэтому я выбрал её из нескольких кандидаток. Впрочем, сейчас речь не про неё.
Ещё при посадке Столбов сел рядом со мной. Как только самолёт поднялся в небо и лёг на курс, он стал забрасывать меня вопросами, хотя окружающая обстановка не особо располагала к болтовне. Впрочем, лететь нам предстояло немало часов, так как самолёт достался тихоходный, поэтому я старался подробно отвечать на всё то, что интересовало собеседника. Даже удивительно, как такая медленная машина используется гитлеровцами повсеместно и во всех операциях без исключения, от бомбёжки городов за линией фронта, до высадки десанта.
К моменту, когда «юнкерс» опустился в белорусских лесах рядом с моей Цитаделью, бывшие военнопленные узнали от меня очень многое. Вот только поверили они едва ли в десятую часть того, что им рассказал. Об этом мне поведала их аура. Впрочем, скоро они увидят всё своими глазами. А через несколько дней, когда их сознание переварит и разложит по полочкам всю полученную информацию, они станут воспринимать всё в должном виде.
Во время полёта я окончательно договорился с немецкими пленниками о совместных военных действиях против гитлеровцев. Они такого натерпелись и насмотрелись от захватчиков, что готовы были за возможность получить оружие в руки в буквальном смысле продать душу демонам, которых в этом мире называли чертями.
Ещё на подлёте к Юррдурэ-Хак я связался со своими подчинёнными в Цитадели и приказал как-нибудь неявно и мягко убрать с улиц Швица с его сопровождением, чтобы они не увидели моих гостей. И уж тем более не смогли с ними пообщаться. Все остальные в городе были надёжными и верными мне. Даже те, кто ещё мне не присягнул.
— Сначала поедим, а потом уже перейдём к серьёзным делам. И переоденьтесь, ради бога, — произнёс я, когда мы спустились по лесенке на землю из самолётного нутра. — Свои лохмотья потом можете забрать с собой, если они вам дороги.