Ампутация ноги без наркоза. Для этого требовалась предварительная подготовка. Посвященный прошел в небольшую комнату, рядом с операционной. В комнате не было окон, а стены покрывала грубая известковая побелка. На полу стояла деревянная скамья с лежащей поперек кожаной плетью.
Специальная подготовка высшего звена Инквизиции включала в себя очень много разнообразных дисциплин. Одной из них было «Усмирение плоти». Именно ее хотел применить Посвященный для того, чтобы перенести ампутацию в полном сознании и не дать «жучку» уничтожить себя.
Посвященный сел на скамью и начал медленно стегать себя плетью по спине. Одновременно он пытался внутренним зрением увидеть, как вспыхивают красные полосы от плети и смотреть на свое тело и боль со стороны. Удары становились чаще и сильнее. Плеть все глубже вгрызалась в тело, но лицо Посвященного выражало только равнодушие. Нервы судорожно передавали сигналы боли в мозг, но на их пути вставала преграда силы воли и рассматривала мучения тела, словно били кого-то другого или соседские мальчишки мучили кошку. Всплывали воспоминания детства, граничащие с галлюцинациями. Еще немного и он будет готов. В таком состоянии мышление обострялось, открывались даже некоторые зачатки видения будущего. Говорили, что Магистр применяет метод «Укрощения плоти» для просчета своих дьявольски изощренных планов. Но частое применение этого метода приводило к гарантированному безумию.
Боль бесилась внутри маленькой резервации в глубине мозга, и Посвященный решил, что он готов. К этому времени спина представляла собой красное месиво со свисающими лохмотьями кожи и мяса, между которыми просматривались белые ребра. Одно из ребер оказалось сломано.
Посвященный, оставляя за собой красный след, лег в капсулу медицинского робота и начал ввод программы ампутации.
Колпак капсулы накрыл Посвященного. Если верить оценке времени робота, через тридцать две минуты он лишится левой ноги на десять сантиметров выше колена. Еще через сорок семь минут на ее место встанет протез, напичканный электроникой и биотехнологиями. По уверениям фирмы производителя, этот протез в несколько раз лучше «аутентичной» ноги. Это же надо так обозвать родную ногу! По их рекламе вообще удивительно, почему людям при рождении не отрезают ноги и не вставляют такие замечательные протезы. И, наконец, еще через восемнадцать минут он сможет выйти из капсулы и очень медленно уйти. Очень медленно… Полная функциональность конечности восстановится через две недели.
Но это будет потом… А сейчас – полтора часа чудовищных усилий по удержанию Боли в подземельях мозга.
Колпак капсулы открылся. Посвященный не сразу смог понять, что операция закончена. Он, конечно, видел, как поднимается крышка, но его внимание целиком уходило на сдерживание потоков огня, бегущих по нервам.
Преодолевая чудовищную слабость, Посвященный перевалился через край капсулы и упал на пол. Ползком добрался до стеклянного стола со шприцами и вогнал себе иглу в левое бедро. Через несколько секунд боль стала вялой, словно рой диких пчел окурили дымом, они еще жалили, но уже вяло и все реже и реже. Еще через минуту боль ушла совсем.
– Ну, а теперь посмотрим, не зря ли я все это затеял, – прохрипел Посвященный.
Он испытывал непреодолимую потребность говорить сам с собой.
Конверт с цифрой семь лежал на столике рядом со шприцами.
– Куда эта тупая медицинская железяка дела мою ногу? Где-то должен быть контейнер для мусора.
Контейнером служил прозрачный цилиндр под капсулой. Отрезанная нога после операции имела почему-то розовый, очень здоровый вид.
Посвященный вскрыл конверт и положил большой палец правой руки на сканер карточки. Несколько секунд ничего не происходило. Затем по ноге в контейнере пошли лиловые пятна. Начали проступать багровые разводы, придавая обрубку вид грязного мрамора. Разложение сделало ногу рыхлой, куски мяса отваливались от кости, брызгая гноем на прозрачный пластик. Посвященный подполз поближе, ему показалось, что он увидел блеск «жучка». Неожиданно выше колена начала образовываться опухоль, она стремительно росла и взорвалась, разнеся вдребезги контейнер.
Осколки пластика и гнилые ошметки покрыли стены кабинета. Посвященного отбросило ударной волной и сильно ударило о противоположную стену. В лице застряло несколько осколков, в левой руке глубоко увяз осколок кости.
– Ну что же, Магистр, – прошептал Посвященный. – Я в вас не ошибся. И теперь у меня появилась надежда, что ваши действия можно предугадать.
Посвященный подполз к столику, пинцетом вытащил осколки и ввел сыворотку.
– Теперь немного отдышаться, и приступим ко второй части моего плана.
– Ба! Да это же Гоген! – завопила пухлая девица, оторвавшись от бокала с мартини. – Вернулся мой неутомимый ящер. Наверное, для того, чтобы вернуть должок в три кредита с прошлого месяца.
В баре с наступлением вечера царило оживление. Дым от местной травы стелился по столикам, гремели кружки. Народ отмечал уходящую вольность. Скоро полиция станет наводить здесь порядок. Ночным феям раздадут номера и заставят проходить плановые медосмотры, а продавцам травы придется учиться конспирации.
Завсегдатаи бара давно знали Гогена, и большей части из них он был должен деньги.
– Нахальства тебе не занимать, – буркнул бармен, пожилой ветеран-пехотинец. – И не надейся получить выпивку в долг. Разве что найдешь очередного крестьянина, падкого на твои россказни о войне.
– Я тоже очень рад вас видеть, – иронично хмыкнул Гоген. – Так хотите вы вернуть свои деньги или нет?
– Так мы тебе и поверили. Откуда у тебя деньги? – девица приложилась к бокалу. – Наш профсоюз постановил не оказывать тебе услуг в долг.
– А где же ваша вера в человечество? Где христианское милосердие, в конце концов? – изящным жестам Гогена позавидовал бы и Цицерон.
– Тьфу ты, – сплюнул бармен. – Ящерица вещает о вере в человечество, еще и Господа приплел не к месту. Не доводи до греха, уходи.
– Я, конечно, могу уйти, – обиделся Гоген. – Ну, хоть подскажите, где я смогу потратить вот эти деньги…
На свет появилась тугая пачка новеньких хрустящих кредиток.
– Марта! – завопил бармен, захлебываясь слюной. – Быстро капсулу лучшего энергетика господину Древнему!
Очень скоро Гоген восседал во главе стола, в окружении ночных фей, мановением лапы дирижируя бегающими официантками. Вечер начинался замечательно, и пачка кредиток под панцирем обещала еще огромное количество удовольствий.
Коммуникатор настойчиво трезвонил уже минут пять. Гогену очень не хотелось отрываться от округлых прелестей молоденькой феи, но, то ли любопытство, то ли совесть, что-то заставило его ответить на звонок.
В дымной полутьме бара всплыло маленькое изображение Спекина. Гоген поморщился.
– Слушай, я немного занят. Может, завтра позвонишь, с утра? Нет, лучше после обеда.
– Это срочно, господин Гоген. Я обнаружил попытку вскрытия дверей в главный пульт управления. Очень грубую попытку. Перед началом инициации я сменил коды на дверях в ключевые помещения. Было несколько попыток открыть двери старым ключом, теперь пытаются открыть силой.
– Кто?!
– Пока не знаю, но камеры наблюдения показывают большое количество пехотинцев в коридорах. Они вооружены и занимают ключевые позиции.
– На бляхах… Какой взвод на бляхах?
– Второй.
– Черт меня возьми, я ведь чувствовал! Держитесь, я скоро буду. Главное не подпускай их к Нимруду. Головой отвечаешь!
–
– Добрый вечер, – голос звучал со всех сторон, нельзя было понять, откуда он приходит. – Как ваше самочувствие?
Нимруд попытался обернуться, но вокруг сновали какие-то размытые цветные полосы. Он словно вращался внутри детского резинового мячика.
– Кто говорит? Я вас не вижу.
– Увидеть меня сложно. А говорит Спекин.
– Спекин? Ну, ты меня напугал… Инициация закончена? Я почему-то не чувствую ни рук ни ног.