– О, – неопределенно произнесла она. В коротком возгласе соединились сочувствие и разочарование. Ведь на мгновение она почти поверила, что лорд Безупречность так же потерял от нее голову, как и она от него.
– Мое предложение вполне респектабельно, – продолжил виконт. – В Блумсбери есть квартира, которая должна вас устроить. Хозяйка – вдова военного. Плата разумна и окажется вполне по силам, если, конечно, я верно рассчитал. Если умножить четверть стоимости урока Перегрина на восьмерых учеников по понедельникам и…
– Вы рассчитали мой доход? – не поверила Батшеба.
Ратборн спокойно разъяснил, что значительная часть его парламентской деятельности заключалась именно в расчетах. А потому он прекрасно понимал, из чего состоит бюджет и как его регулировать. Кроме того, для него вовсе не был тайной тот факт, что иногда людям приходится довольствоваться весьма скромными средствами. Вместе с несколькими коллегами он разработал план, направленный на улучшение положения вдов, военных, ветеранов и прочих сограждан, кому ни правительство, ни церковные приходы не оказывают должной помощи.
– Ах, понятно, ваша знаменитая благотворительность! – вспыхнула Батшеба. Ей совсем не хотелось становиться одним из объектов милосердия.
– Это не благотворительность, мадам, – холодно заметил виконт. – Я просто избавляю вас от необходимости самой разыскивать миссис Бриггз и тратить время на утомительные прогулки по неблагополучным районам, подобным Сохо. Все остальное зависит исключительно от вас. Так не желаете ли посмотреть квартиру?
Холодный тон был выбран для того, чтобы подавить волю собеседницы. Однако на миссис Уингейт он подействовал иначе: захотелось как следует встряхнуть заносчивого аристократа. В конце концов, она тоже обладала твердым характером и не собиралась терпеть обращение, достойное лишь неразумного, низшего существа. Но будущее Оливии оказалось важнее гордости.
Батшеба тяжело вздохнула.
– Что же, я готова, – тихо согласилась она.
Ей не удалось расслышать, что именно сказал виконт вознице. Дождь перешел в настоящий ливень, и мир за окнами кареты превратился в непроницаемое серое полотно. Когда же экипаж наконец остановился и лорд Ратборн подал руку, помогая выйти, оставалось лишь поверить, что перед глазами действительно дом миссис Бриггз на Блумсбери-сквер, а не тайное любовное гнездышко.
Не приходилось сомневаться, что в венах Бенедикта Карсингтона течет властная кровь воинственных предков. Ясно было и то, что этот человек привык приказывать и в ответ встречать беспрекословное повиновение. Возражений он не терпел.
И все же Батшебе он казался злодеем, обманщиком, способным увлечь женщину и безжалостно довести ее до падения.
Впрочем, для этого ему было вполне достаточно просто стоять с таким видом, словно собственное совершенство – надоевшее и утомительное бремя.
Виконт не обманул. Миссис Бриггз оказалась весьма почтенной особой средних лет. Комнаты, которые она предполагала сдать, никак не подходили под определение роскошных, но выглядели чистыми, аккуратными, с удобной и добротной мебелью. Цена оказалась немного выше, чем хотелось бы, но все же вполне приемлемой для этой части города. Не прошло и часа, как все детали сделки были улажены, и Батшеба снова сидела в экипаже рядом с лордом Ратборном. На сей раз путь лежал к ее нынешнему – нет, уже бывшему дому.
По дороге виконт дал целый ряд финансовых советов. Конечно, неприятно было сознавать, что этот человек так низко ставил ее деловые качества, но, судя по всему, он просто ничего не мог с собой поделать. Привычка устраивать жизнь тех, кому не слишком повезло, брала свое. Как бы там ни было, советы действительно оказались дельными, и глупо было бы к ним не прислушаться.
Однако Батшеба удивилась, когда Ратборн достал визитную карточку и на обороте написал адреса магазинов и имена владельцев, которым ей следовало показать свои акварели и рисунки. При этом он подробно объяснил, что если ее работы окажутся выставлены на Флит-стрит и Стрэнде, то их скорее увидят и купят те, кто интересуется искусством и знает в нем толк. Цены же необходимо поднять.
– Вы недооцениваете собственное мастерство, – заметил он.
– Но ведь я никому не известна, – возразила Батшеба. – Не принадлежу к избранному художественному кругу. Отсюда и цена работ.
– Я уже говорил, что ваше имя никак нельзя назвать неизвестным. А вот то, что вы чудовищно наивны, – чистая правда.
Батшеба едва не рассмеялась. Благодаря стараниям родителей к десяти годам она утратила последние остатки наивности.
– Мне уже тридцать два, и я успела пожить, – заметила она. – Наверное, не увидела всего, что способна предоставить жизнь, и все же пропустила не слишком многое.
– Но вы не понимаете психологию потенциальных покупателей, – возразил Бенедикт. – Настолько не понимаете, что даже не верится, что действительно принадлежите к роду ужасных Делюси. Не хотите извлечь выгоду из обычной человеческой слабости. Вам даже не пришло в голову воспользоваться собственной известностью. А кроме того, не забывайте: чем дороже вещь, тем больше ее ценят. Во всяком случае, именно так устроены представители бомонда. Стоило вам назначить цену за уроки Перегрина в четыре раза выше обычной, мое уважение тут же возросло пропорционально.
Не стоило пытаться понять выражение красивого спокойного лица. Даже если бы оно не оставалось совершенно непроницаемым, в карете все равно царила темнота. А потому трудно было сказать, окрашено ли последнее замечание сарказмом. Судя по тону высказывания, виконт просто скучал.
– Советую заставить людей платить, – продолжал он. – Изменить общество вам не удастся. Да и мне тоже, несмотря на привилегированное положение. Я уже говорил, что даже мне приходится жить по правилам. Это утомительно, но цена свободы слишком высока. Кроме значительных неприятностей, причиненных родственникам, она включает потерю уважения тех, от кого зависит принятие законов, воплощение в жизнь реформ и поддержка разнообразных начинаний, в которых и заключается смысл моего существования. Ваш покойный супруг нарушил правила большого света, и вам обоим пришлось за это дорого заплатить. Разве вы в долгу перед бомондом? Нет, это бомонд в долгу перед вами. Так почему не потребовать достойной платы за ту работу, которая кормит вас и вашу дочь?
Медленная, чуть растянутая речь вполне могла убедить, что виконту совсем не интересно рассуждать на подобные темы. Сейчас он говорил точно так же, как в Египетском зале, во время первой встречи: сама манера речи казалась воплощением аристократической скуки.
Экипаж был тесным, а потому Батшеба сидела слишком близко к собеседнику, чтобы не ощущать некоторого несоответствия. Возможно, это несоответствие порождалось царящим в воздухе напряжением. Или тем, как виконт держал плечи и голову. Трудно было определить чувство словами, и все же не верилось, что внутреннее состояние лорда Ратборна целиком и полностью гармонировало с его внешним обликом.
– Возможно, с годами у меня выработалась предосудительная расположенность к скромности. Боже, как удивились бы родители!
Отец и мать ни на минуту не замешкались бы воспользоваться людской слабостью. Щепетильность трудно было назвать семейной чертой.
– Именно так, – согласился виконт. – А еще одна трудность заключается в том, что вы чужая в Лондоне. Не умеете по-настоящему использовать его преимущества. Как и большинство моих знакомых, знаете лишь свой небольшой кусочек города, но совершенно не подозреваете о его бесконечном разнообразии.
– Значит, Лондон, по-вашему, похож на Клеопатру? – уточнила Батшеба и улыбнулась: забавно было видеть, что этот утомленный аристократ увлечен огромным дымным городом. – Инд ним тоже не властны годы, а обычаи и традиции не способны лишить его непредсказуемости. Вы так считаете?
Он кивнул.
– Вижу, вы не понаслышке знакомы с Шекспиром, – заметил виконт.