Больше того, долг и рассудок строго-настрого запрещают выглядеть привлекательным в присутствии Батшебы Уингейт.
Вот так, надеясь, что не слишком напоминает клоуна Гримальди, лорд Ратборн направился обратно в гостиницу. Он твердо решил расставить все по местам – в том числе и Батшебу Уингейт.
Глава 10
Батшеба тоже смыла грязь, однако сделала это куда более изысканным способом, воспользовавшись тазом и кувшином горячей воды, которые принесла любезная миссис Эдкинс.
К сожалению, хозяйка не позаботилась о зеркале и заколках, так что пришлось приводить прическу в порядок на ощупь и всего с несколькими оставшимися шпильками. Во время этого сложного занятия дверь комнаты внезапно распахнулась.
– Вы подкупили моего слугу, – заявил лорд Ратборн. Влажный шейный платок был едва завязан. Воротник рубашки оторван. На сюртуке и жилете не хватало пуговиц.
Блестящие черные локоны свисали на лоб, в то время как их собратья на затылке торчали вверх подобно набору штопоров.
Виконт не просто умылся, а явно вылил на себя ведро воды. Батшеба с отчаянием увидела, что он весь мокрый.
Так хотелось запустить пальцы в эти непослушные кудрявые дебри. Так хотелось сорвать мокрую одежду и позволить рукам оказаться там, где им никак не следовало оказываться.
Во всем виновата эта ужасная потасовка в Колнбруке. Его реакция в тот момент, когда пьяница дотронулся до нее… то, как на него накинулась толпа и как он бесстрашно и легко всех раскидал… опасность…
Все это ей страшно понравилось.
И взволновало.
И возбудило.
Типичная реакция Делюси.
Батшеба засунула шпильку в плотно скрученный узел на затылке.
– Я же Делюси, – заметила она мрачно. – Мы всегда всех подкупаем.
– И все же со мной этот номер не пройдет, – решительно заявил он. – Придется довольствоваться порабощением Томаса. Пусть он выполняет ваши сумасшедшие затеи. А я не Томас и не привык, чтобы мной помыкали. Поторопитесь, нам пора ехать.
Батшеба на мгновение замерла.
– Я тоже не привыкла, чтобы мной помыкали, – парировала она, – а потому отказываюсь двигаться дальше, пока не удостоверюсь, что у вас не сломано ребро.
– Я не ломал ребер, – упрямо заявил Бенедикт.
– Неизвестно, – возразила Батшеба. – Там, в коридоре, вам явно было больно. Справа.
– Я просто старался не смеяться.
– А потом вы шли странной походкой.
– От смеха закружилась голова.
А у нее закружилась голова, пока она смотрела и слушала. Пока он хохотал, у нее разболелось сердце – оттого, что он выглядел совсем по-мальчишески. Настоящий хулиган, такой далекий от совершенства, такой живой, искренний и человечный.
Да, он оказался человечным и уязвимым, как и все люди. А этот припадок смеха вполне мог лишь осложнить травмы, если они были.
– Я быстро, – сказала она. – Не могли бы вы…
– Я не идиот, миссис Уин… миссис Вудхаус. И если бы я сломал ребро, то наверняка знал бы об этом. Боль, понимаете ли. Мужественность, сила и стоическая выносливость вовсе не означают, что я не способен испытывать боль. Так вот, мне не больно.
– Но реакция часто запаздывает, – возразила она. – Бывает, что боль приходит лишь через несколько часов.
– Мы не можем остаться здесь на несколько часов. Я отправляюсь в путь, мадам. А вы вольны присоединиться или нет, как пожелаете.
С этими словами лорд Ратборн повернулся и вышел из комнаты.
Он ожидал, что она пойдет следом, как овца.
Батшеба сложила руки на груди и попыталась взглядом прожечь в двери дырку.
Через пару мгновений виконт вернулся.
– Упрямитесь ради самого упрямства! – прогремел он. – Взяли за правило перечить на каждом шагу. Точно так же, как в Лондоне. Привыкли, что все и всегда решается в вашу пользу! Так быть не может!
– А в вашу пользу может? – уточнила она.
– Решительно отказываюсь стоять здесь и пререкаться.
– А я не потерплю, чтобы со мной обращались, как с ребенком. Так что можете оставить этот тон! И можете не высмеивать вполне разумное беспокойство. Перелом ребра может привести к трагическому исходу!
Его лицо внезапно смягчилось.
– Да, разумеется, беспокойство вполне разумно. И высмеивать его не стоит.
Батшеба расслабилась и опустила руки. Бенедикт подошел, словно кающийся грешник.
– Вы обязательно расскажете мне об этом подробно, – проворковал он, беря ее за руку. – Но только в экипаже.
Она отпрянула, но он прореагировал достаточно живо и успел схватить ее в охапку.
– О нет! – возмутилась она и уперлась ладонями ему в грудь. – Этот примитивный метод не пройдет. Не позволю, чтобы меня таскали, словно мешок с мукой.
– Проверь лучше, не сломаны ли у меня ребра, любовь моя, – со смехом предложил он.
– Я вам не любовь, упрямый и ехидный нахал. – Она попыталась освободиться. – А вы мне не хозяин и не господин. И вы не…
– Не устраивайте сцен, – предупредил он.
– Я еще далее не начала устраивать сцену, – упиралась она, пока он тащил ее к двери. – Еще один шаг, и я…
Губами он накрыл ее губы.
Мир покачнулся. Свет померк.
Он захлопнул дверь и прислонился к ней спиной. Его рот крепко-накрепко запечатал рот Батшебы.
«Нет! Нет!» – громко кричал голос разума.
Слишком поздно.
Ее губы мгновенно смягчились, а руки поднялись к его плечам.
Она не только приняла поцелуй, но и ответила на него. Ответила с тем же вызовом, который постоянно горел в синих глазах. Теперь его переняли горячие губы.
Она извивалась в его крепких объятиях до тех пор, пока он немного не ослабил хватку и не позволил ей опуститься на пол. Однако ее рот ни на мгновение не покинул его рта. Он жадно впитывал огонь поцелуя, а она тем временем медленно стекала с него. Ощущение каждого изгиба, каждой линии нежного гибкого тела не просто волновало, а приводило в трепет.
Необходимо немедленно отпустить ее. Сейчас же.
Для этого требовалось всего лишь убрать руку с соблазнительной талии. Но он этого так и не сделал. Прижимал к себе то тех пор, пока поцелуй не превратился в порочную игру – дразнящую, дерзкую, требовательную.
Страсть.
Страсть недопустима. Никогда и ни за что. Страсть равнялась безумству, хаосу. Он был вооружен против нее десятками правил.
«Нет! Стукни же меня! Наступи на ногу! Ведь ты умеешь сопротивляться и драться!»
Но Батшеба доверчиво прильнула и крепко держалась тонкой рукой за его плечо.
Голоса рассудка и чувства долга громко выкрикивали правила – одно за другим, – однако она заглушала их едва заметным поглаживанием пальцев свободной руки. Гладила его руку, которой он упирался в дверь – чтобы та не вздумала открыться до тех пор, пока он не найдет в себе силы убрать вторую руку с изящной талии.
Вот ее ладонь оказалась на его запястье, и он не смог удержаться, чтобы не повернуть руку ладонью вверх и не переплести свои пальцы с ее. Интимность прикосновения доставила боль, а боль рассердила. Батшеба создана для него. Так почему же нельзя ее получить?
Бенедикт прервал поцелуй и уткнулся лицом в белоснежную шею. Жадно пил вкус кожи, впитывал ее аромат. Казалось, он все помнил, все вспоминал вопреки решительному намерению забыть.
Руки больше не могли сохранять неподвижность. Они принялись гладить спину, исследовать изящный изгиб талии и легкую волну бедер. Прикосновение взволновало, заставило ответить, и ее ладони тоже немедленно пришли в движение, не позволяя успокоиться ни на мгновение. Они скользнули под сюртук, потом под жилет и принялись дразнить через тонкое полотно рубашки. Неужели волшебница знала, что он умрет, если она сейчас же не прикоснется?
Бенедикт провел ладонью по спине, но застежек не обнаружил. Они оказались спереди. Хватило мгновения, чтобы расстегнуть крючки, сдвинуть прочь тонкую сорочку, засунуть ладони в корсет и наконец-то добраться до груди. Кожей ощутить сладость кожи.
Батшеба перестала дышать.
«Прикажи мне остановиться! Нет, молчи, не запрещай!»