Да, абсолютно запрещенный шаг.
Но в то же время совершенно неизбежный.
Вкус и ощущение ее рта сохранились в памяти – забыть их было невозможно. Они мгновенно смели остатки сомнений. Он бросился в пропасть, как истинный глупец.
Двумя руками схватил ее голову, чтобы удержать на месте и целовать долго и глубоко. Батшеба опустилась на него. Мокрое тело оставило на одежде след. Однако влага не охлаждала, а, напротив, лишь воспламеняла.
На мгновение он отпустил Батшебу, чтобы сорвать с себя одежду. Пуговицы полетели в стороны, ткань затрещала. Зато уже через секунду он оказался таким же великолепно обнаженным, как и она. Жадно прижал ее к себе, согревая жаром пылающего тела и одновременно впитывая мягкость, нежность и шелковистость кожи. Руки бесконечно исследовали желанные тайны: грациозный склон плеч, безупречную возвышенность груди, темно-розовые соски – тугие, словно готовые распуститься бутоны.
Батшеба исследовала его тело с такой же ненасытной жадностью. Он изо всех сил держал себя в узде, хотя прикосновение тонких изящных рук лишало остатков самообладания. Да и думать он уже не мог ни о чем ином, кроме собственного стремления ворваться в нее – если, конечно, страстное плотское желание вообще совместимо с мыслительным процессом.
И все же в далеком, потаенном уголке мозга жило понимание уникальности события. Да, подобное случается всего лишь один раз в жизни, а потому необходимо растянуть мгновение счастья, заставить его продолжаться как можно дольше. Больше он никогда не познает это волшебное создание, а потому просто обязан получить все, что возможно, и взамен дать все, что способен дать. Руки и губы по-хозяйски смело завладели мягким, плавным холмом живота, бедрами, ногами. Желанная цель оказалась так близка. Он вовсе не хотел и не собирался отступать. Рука скользнула между ног и проникла туда, где тепло, влажно, абсолютно женственно, восхитительно и порочно. Туда, где в кудрявых зарослях скрывался ароматный розовый цветок. Он погладил островок удовольствия, и она тут же затаила дыхание, а уже через мгновение едва слышно застонала и пошевелилась в ответ.
Он должен был завладеть ею, но завладеть полностью, без остатка. Принималась лишь полная капитуляция, без всяких условий и оговорок.
Бенедикт снова провел рукой по мягким складкам и проник внутрь – туда, где пальцы чувствовали прикосновение горячей плоти. Он сдерживал собственные стремления, чтобы доставить ей как можно больше удовольствия – до тех пор, пока тело ее не затрепетало, пока не послышался возглас бесконечного наслаждения.
Лишь после этого он раздвинул ее ноги и ворвался внутрь. Она крепко сжала коленями его бедра и подалась вперед. Он гут же ответил, а она откинула голову и выгнулась. Она оказалась бесстрашной и свободной и отдалась наслаждению с естественной, почти животной, радостью. Ему же оставалось лишь сдаться на милость извечного противника.
Он потерялся и совсем не стремился обрести себя. Мир обернулся бедламом, но здравомыслие вовсе не сулило избавления.
Манила она и только она. Он позволил страсти увлечь обоих в особый мир, безумный мир бесконечного летящего экстаза. Он изо всех сил сжал ее в объятиях, чтобы вместе промчаться сквозь короткое, несказанно сладкое небытие. Когда же мир начал медленно возвращаться на круги своя, они все еще оставались единым целым.
Батшеба уютно устроилась в гнезде его рук. Шевелиться не хотелось. Каждое дыхание приносило запах его кожи, и одно лишь это ощущение пьянило, подобно шампанскому.
Она лежала, надежно оберегаемая сильными руками. Голова покоилась на широкой груди, рука прижалась к плечу, ноги причудливо переплелись с его ногами. Так хотелось замереть в уютной позе, о которой она, казалось, мечтала с самой первой встречи. Хотелось притвориться, что в эти минуты происходит то, что предначертано судьбой.
Но солнце говорило об ином, а доносящиеся с улицы звуки не позволяли забыть, что городок уже давно проснулся и жизнь в нем вдет своим чередом.
Она заставила себя освободиться. Или по крайней мере попыталась. Он лишь крепче сжал ее в объятиях. Она толкнула его. Мускулистые руки даже не дрогнули.
– Отпусти, – пробормотала она.
– Ты становишься излишне эмоциональной, – ответил он. – Я предвидел подобное развитие событий.
– Ничего подобного, – соврала она. – Никаких эмоций.
На самом же деле нега любовных утех стремительно уступала место панике. Все пропало. Она все погубила. Будущее Оливин…
– Ты сейчас рассуждаешь нерационально. Я это чувствую. Ты взволнована, а должна быть спокойна и безмятежна. В конце концов, мы сделали лишь то, чего жаждали…
– Говори о себе, – предупредила она.
– Если мои прикосновения тебе неприятны, то отвращение проявляется довольно странным образом, – заметил он.
– Просто не хотелось тебя обижать, – ответила она.
Он негромко рассмеялся, и от смеха мраморная плита груди слегка приподнялась, а потом медленно опустилась.
– Ну разумеется, ты счастлив, – раздраженно заметила она. – Как же иначе? Получил то, чего хотел.
– А ты разве не получила того, чего хотела? – Он слегка отстранился, чтобы взглянуть ей в лицо. – Если имеются какие-то недоработки, буду счастлив немедленно их устранить.
– Я имела в виду вовсе не это. Просто ты мужчина, а для мужчин акт любви ничего не значит. У меня все иначе. Я не в состоянии спокойно отвернуться к стенке и крепко уснуть. Особенно после того, как только что рассыпался на мелкие кусочки тщательно спланированный мир. Некого винить, кроме себя самой.
После короткого молчания последовал ответ:
– Думаю, не стоит напоминать, что в процессе участвуют двое. Я вовсе не пытался освободиться от твоих порочных объятий.
Она невольно вспомнила все, что делала. Вспомнила непреодолимое желание слизнуть сияющую каплю с его подбородка. И она уступила этому желанию. Разве можно придумать более откровенное приглашение?
Следовало стыдливо спрятать лицо, однако чувство стыда вовсе не было свойственно Батшебе Уингейт.
– Действительно не пытался, – подтвердила она. – Не приложил ни малейшего усилия.
– Получается, что мне не хватает моральной устойчивости, – заметил он.
– Что правда, то правда. – Она провела рукой по его груди. – Признаюсь, мне это нравится. Но вот высший свет будет несказанно разочарован. Ты ведь заранее знаешь, что скажут все эти люди, правда?
Голос звучал безжалостно. Если не смотреть фактам в глаза и не называть вещи своими именами, то в душе останется искра надежды. Надежды на большее. На то, что все уладится и закончится хорошо. Но ведь она твердо знала, что впереди маячат лишь неприятности.
– Они наверняка скажут, что человек с сильным характером должен был противостоять такой типичной шлюхе, как я.
– Ты вовсе не типичная шлюха, – сухо возразил Ратборв.
– Очень хорошо. Значит, нетипичной шлюхе.
– Батшеба, – коротко произнес он.
Звук собственного имени, так неожиданно произнесенного этим глубоким баритоном, удивил и тронул. И все же еще больше тронул сверкнувший в темных глазах гнев.
– Никогда и никому не позволю так о тебе говорить, – продолжил он. – В том числе и тебе самой.
Он бережно взял ее руку, поднес к губам и не спеша начал целовать пальцы – каждый суставчик.
– Так что перестань говорить ерунду.
Вернул руку себе на грудь и накрыл ладонью.
Ладонь оказалась теплой, мягкой и ласковой. Простой жест почему-то сразу успокоил. И только сейчас она поняла, что рука больше не болит.
– А мне уже почти не больно, – удивленно произнесла она.
– Это потому, что улучшилось настроение, – предположил Бенедикт. Повернул голову и внимательно посмотрел на кровать. – Как соблазнительно она выглядит. – Он нахмурился. – И как жесток пол.
– Твоя постель оказалась неудобной? – удивилась Батшеба. – Где ты спал?