Впрочем, сказала Сильва, англичане по идее и в принципе предпочитают людей знакомых и, так сказать, проверенных — знатокам и профессионалам со стороны. Потому что душевный комфорт общения важней конечного результата.
Но возникло имя Мэри-Луиза Вильсон в разговоре в качестве перспективы фиктивного брака. Справки о том, что Феликс состоит при лорде Эдварде секретарем и переводчиком, оказалось недостаточно. Ему готовы были продлить срок пребывания в Великобритании, если у него на руках будет документ, где можно поставить печать, продлевающую срок пребывания. Срок же действия израильского лессе-пассе истекал через месяц. Для возобновления надо было ехать обратно в Святую землю, Феликс же давно перестал считать себя святым человеком, пробу на нем ставить негде было, как, впрочем, и печать о продлении. Сильва подозревала, что дело не в документе и не в печати, а в попытке Феликса выдумать некую иерархию иммиграционных статусов, в результате которой он окажется, конечно же, на ступеньку ниже Сильвы — и тем самым заполучит еще один повод, чтобы строить из себя униженного и оскорбленного.
«Я, конечно, не из тех, за кого лорды стоят в очередях за британским паспортом», — не преминул заметить Феликс. Сильву эти намеки взбесили, Феликсу прекрасно известно: вся роль лорда Эдварда в ее приезде в Англию лишь в том, что он нашел ей полуфиктивную полуродственницу Мэри-Луизу. Феликсу прекрасно известно: самого лорда Эдварда Сильва никогда не встречала — общение происходило исключительно по почте. Она пыталась объяснить ему, что ей пришлось пройти через аналогичные бюрократические этапы, когда у нее истек срок советского паспорта и ей в конце концов выдали английские документы. И ему тоже выдадут — куда деваться британской короне? — и у него будет английское удостоверение личности — английская личность у него тоже будет.
«Чего ты так одержим идеей проштемпелеваться и заприходоваться? Прямо какой-то патриот паспорта».
«Конечно, у меня патриотизм — паспортный», — энергично кивнул головой Феликс. «Паспорт — это как присяга. Чему же мне еще присягать? Я не верю идеям: идеи меняются с годами. Душа уходит. На ее месте возникает другая. Я храню верность конкретным воплощениям, манифестациям, как бы материализациям идеи в принципе. Идея британской короны — в паспорте с двуглавым английским левою. Я храню верность паспорту. Все остальные манифестации верности и лояльности — вроде Бога, секса и литературы — я храню при себе и не собираюсь декларировать их публично, как бы на таможне и пограничном контроле моих отношений с людьми. Предоставляю вам, католикам, исповедоваться о своих тайных страстишках вашим папским служкам с обрезанными мозгами».
«С какими обрезанными мозгами — чего ты несешь?»
Сильва давно привыкла к этим припадкам злобы и ядовитым плевкам: цель подобных выпадов — спровоцировать ее на нелепый ответ и доказать тем самым, что Феликс всегда прав, а она всегда неправа.
«Ну эти ваши католические священники, у них же тонзура на макушке — голова как обрезанный пенис», — продолжал он с упорством избалованного дитяти.
«С каких это пор ты стал таким антиклерикалом?»
«С каких пор? С тех пор, как твой Папа Римский пытался отправить меня обратно в Палестину».
«При чем тут Папа Римский? Ты же был в Вероне, а не в Риме. И во-вторых, почему это Папа стал вдруг моим?»
«Во-первых, папский заговор распространяется на весь мир, а не только на Италию, не говоря уже о какой-то там Вероне, — она вся, без всякого сомнения, опутана липкой паутиной папских заговоров». Феликс явно получал удовольствие от собственной параноидальной логики спора с Сильвой. «А насчет тебя — ты же из шотландских католиков, не так ли? Лермонтова, Мак-Лермонты, так ведь? А вы, британские католики, давно известны всему честному англиканскому населению как конспираторы и организаторы папских заговоров. Сколько лет вы носитесь со своими лицемерами — Старый Притворщик, Молодой Притворщик!»