Она стала садиться на траву по эту сторону темницы и, прислонясь спиной к стене и глядя в небо, разговаривала с Робертом Дадли.
Елизавета укоряла его, но всегда в ее укорах таились теплота и нежность. Она испытывала такое же возбуждение, как и в самый волнующий период ее отношений с Томасом Сеймуром.
— Итак, Роберт Дадли, вы предали вашу всемилостивейшую королеву.
— Принцесса, я служу только одной королеве.
— Тогда это — королева Мария.
— Нет, королеве моего сердца, королеве, которую я буду боготворить до конца моих дней. Ее зовут вовсе не Мария.
— Может, это Эми?
— Ах, не напоминайте мне о бедной Эми.
— Как же не напоминать?! Бедняжка, мне ее так жалко. Ведь она ваша жена.
— Я говорю о королеве, — сказал он. — О единственной, кого я когда-либо мог любить на этом свете, но кто, я боюсь, для меня недосягаем.
— Как ее имя?
— Елизавета.
— Такое же, как у меня?!
— Вы смеетесь надо мной.
— Роберт, вы повеса, и многие убедились в этом на своем горьком опыте.
— Если это и так, то только потому, что я отчаянно искал среди них ту, которая бы напоминала мне о моей королеве, чью любовь никогда не смогу завоевать.
— Значит, эти другие… эти деревенские девушки напоминают вам о ней?
— Может, это и верно. У одной могут быть голубые глаза, у другой волосы пусть лишь слегка напоминают волосы Елизаветы — ведь с чем можно сравнить их совершенство. А у кого-то могут быть белые тонкие пальцы, правда, не такой совершенной формы, но все же они заставляют вспомнить те, о которых мечтаешь.
— Роберт Дадли, — угрожающе молвила она, — женщина должна быть круглой дурой, чтобы поверить вашим речам.
— Нет, не должна. По крайней мере одна из них. Но кто я такой, чтобы надеяться, что она соизволит взглянуть в мою сторону?
— Вы приговорены к смерти, — спокойно ответила она.
— Я почти радуюсь этому. Оттого-то я так смел. И потому я говорю своей любимой то, что никогда бы не осмелился сказать ей при других обстоятельствах.
— Продолжайте, — прошептала она.
— Я люблю вас… никого, кроме вас. Для меня не должно быть никакого другого места, только рядом с вами. Это хорошо, что вскоре за мной придут и я должен буду отправиться на эшафот. Ведь любя человека, который стоит на такой недосягаемой высоте, как смею я надеяться на взаимность?
— Человек глуп, если он перестает надеяться.
— Тогда что это значит?
— Надежда — это то, чем мы живем.
— На что могу я надеяться?
— На жизнь.
— Но чего стоит жизнь, если в ней нет места любви?
— Тогда на жизнь и любовь.
— Елизавета — моя любовь!
— Верно то, — призналась она, — что вы мне нравитесь.
— Я — самый счастливый из всех смертных.
— Чудесная вещь, Роберт, что вы можете это признать в такое время.
— О, как бы я хотел быть рядом с вами, на траве.
— Мне кажется, что в этом случае вы будете сверхдерзким, а это значит, что я должна буду быть с вами холодна.
— Я растоплю ваш холод.
— О да. Я наслышана о ваших способностях.
— Вы слишком много обо мне наслышаны. Я опять чувствую себя польщенным, ведь вы так часто навостряли ушки, когда слышали новости обо мне, даже когда мне это выходило боком.
— Я не забыла вас. Вы были таким заносчивым мальчишкой!
— Вы помните, как мы танцевали вместе… как наши руки соприкасались?
— Не говорите о прошлом. Говорите о будущем.
— Что ждет меня в будущем?
— А меня?
— Вас! Вам уготовано великое будущее. Вы станете королевой.
— Неужели стану, Роберт?
— Да! А вашим мужем будет иностранный принц, обладающий властью и богатством. Его вам выберут ваши министры.
— Если я когда-нибудь стану королевой, то мужа я выберу себе сама.
Подобные слова вселили в него надежду. Надежда представлялась нелепой, говорил он себе. Но такой ли уж и нелепой? Она была так горда, так храбра, так решительна. Она была дочерью своего отца, он не раз слышал об этом. Ее отец женился не на принцессах королевской крови. Да, верно, что две его жены сложили свои головы на плахе, но Роберт был уверен в своей силе.
— Если я когда-нибудь выйду живым отсюда… — начал он.
— Ну и что, Роберт? — подгоняла она.
— Я посвящу жизнь служению вам!
— И другие обещали мне то же самое.
— Я буду служить вам со всей любовью подданного и… мужчины.
— Подданного?
— Когда вы станете королевой…
— А это уже государственная измена. Если кто-нибудь услышит, то это будет стоить вам головы.
— Мое сердце задето так глубоко, что по сравнению с этим чувством голова ничего не значит.
— Мне не следует больше здесь оставаться.
Но как же ей хотелось остаться! В какую чудесную игру она играла возле стен башни Боучемп!
Идиллию разрушил ребенок.
Однажды, когда Елизавета гуляла в саду, к ней подошла маленькая Сюзанна. Сюзанна нашла какие-то ключи и отнесла их принцессе. Малышка слышала разговоры взрослых и решила, что неплохо бы сделать что-то хорошее для милой молодой леди. Маленький Билл приносил ей цветы, и она им так радовалась. А что может сделать Сюзанна?
Тогда Сюзанна подумала о чем-то лучшем, нежели цветы. Принцесса была пленницей, разве не так? На цветы приятно взглянуть, но ключи будут намного полезней. Поэтому Сюзанна намеренно отнесла ключи принцессе, крепко зажав их в маленьком пухлом кулачке.
— Это вам, госпожа. Теперь вы сможете отворить ворота и пойти домой.
Елизавета склонилась над ребенком, но к ней уже приблизилась ее охрана.
— Ваша светлость должны понять, — сказал один их охранников, — что я должен забрать эти ключи и доложить о случившемся.
— Делайте, что хотите, — ответила Елизавета. — Этот наивный ребенок всего лишь во что-то играет.
Сюзанна заревела:
— Но эти ключи — для леди. Они для того, чтобы она смогла открыть ворота и пойти домой.
Елизавета принялась утешать ребенка.
— Очень хорошо, что ты принесла мне ключи, Сюзанна, — сказала она. — Но, моя крошка, ты же видишь, что мне не позволяют взять их.
Сюзанна захныкала:
— Госпожа, я что-то не так сделала?
— Нет. Ты хотела доставить мне удовольствие. В этом нет ничего плохого.
— Но они ведь сердятся.
— Нет. Они отобрали ключи, потому что я их пленница и они хотят держать меня здесь.
— Но я хотела помочь вам убежать.
— Я знаю, моя крошка. Но это невозможно. Ты не должна расстраиваться. Я счастлива, что ты принесла мне ключи — и не потому, что я могла бы убежать, — ведь я не смогу отсюда уйти, пока мне не позволят, — а потому, что ты показала, что любишь меня.
Сюзанна была довольна.
А служащие Тауэра стали совещаться.
— Ребенок принес ключи принцессе! Это очень опасно. Таким путем ей смогут тайно передать в ее покои более важные ключи.
— Переданные ребенком ключи были ненужными. Их кто-то выбросил.
— Верно. Но все-таки ключи! А что вы скажете о цветах?
— Только то, что время от времени один из сыновей охранника приносит ей букет цветов. Он их собирает в своем саду и приносит своей любимой узнице.
— В букет цветов можно прятать записки, послания. У нас содержится важный государственный преступник. Если она убежит, то это будет стоит нам наших голов.
Результатом этого совещания явилось то, что маленький Билл предстал перед компанией представительных джентльменов, среди которых выделялся внушающий страх комендант Тауэра собственной персоной.
Билл был слегка напуган, ему передалась тревога отца, который поджидал его снаружи, пока Билл стоял напротив стола, где заседали джентльмены.
В мозгу у маленького мальчика засела одна мысль: «Я не должен выдать, что вместе с букетом цветов передавал записки». Лорд Роберт особенно настаивал на этом. Они сердились именно поэтому, но он им ни за что не скажет. Он должен помнить, что лорд Роберт не хотел этого, и он не станет обращать внимания на то, как сильно сердятся эти джентльмены, раз уж он сделал то, чего хотел лорд Роберт.