Елизавета слегка всплакнула.
— Меня, как овцу, отдали на заклание, — повторяла она, когда прислужницы помогали ей раздеться.
Когда она улеглась в постель, не надеясь заснуть, дверь комнаты тихонько отворилась, полог внезапно раздвинулся, и пара любящих рук крепко обняла ее.
— Кэт! — всхлипнула она с облегчением. — Как ты сюда попала?
— Т-с-с, моя любовь! Т-с-с, моя маленькая леди! Я снова свободна. Когда пленницу освободили, что она сделала? Когда она прослышала, что ее леди находится в пути, она прибыла раньше нее. Я попала в дом раньше господина Бедингфельда и его отважных мужчин. Теперь нам все нипочем, моя дорогая, раз мы вместе!
— Нам все нипочем! — сказала Елизавета и засмеялась.
Кэт улеглась рядом с ней на кровати, и всю ночь напролет они проговорили о том, что с ними случилось.
Внезапно Елизавета спросила:
— Ну, Кэт, что ты об этом думаешь? У меня ведь был роман, когда я находилась в Тауэре. Ты помнишь Роберта Дадли?
— Помню ли я его? Кто же может его забыть! Самый прекрасный мужчина из тех, кого я встречала… за исключением одного.
— За каким исключением? — сказала Елизавета.
И они натянули на головы покрывала, чтобы вдоволь посплетничать и похихикать вдвоем, чтобы их никто не услышал.
Для Елизаветы заточение в Вудстоке проходило достаточно весело. С ней была верная Кэт, а сэр Генрих Бедингфельд не счел нужным докладывать об этом факте королеве. Возможно, он понимал, что если поступит таким образом, то Кэт удалят отсюда, и это нанесет смертельное оскорбление принцессе Елизавете. Он не видел ничего дурного в том, что с ней будет находиться Кэт.
Итак, они вместе, как в добрые старые времена. Если бы кто-нибудь мог подслушать их смех, сплетни и разговоры, он мог бы назвать это государственной изменой.
Когда они оставались вдвоем, Кэт шептала: «Ваше величество!», и ее слова звучали для Елизаветы сладкой музыкой. Кэт гадала по картам так велеречиво, что это добавляло еще больше смеха.
— Вот снова этот темный красивый король! Посмотри, как близко он выпал к вашему величеству. Мы еще о нем услышим, я в этом не сомневаюсь.
Это было, как в те далекие времена, когда в картах Кэт выпадал другой красивый король, в котором они признавали Томаса Сеймура. Кэт напомнила Елизавете, что и тогда она утверждала, что не появится никто, кто с ним сможет сравниться, ибо никто не может быть таким привлекательным.
— Но тогда, — ответила Елизавета, — я еще не узнала по-настоящему Роберта Дадли.
Глава 4
Когда принцессу Елизавету увезли из Тауэра, Роберт впал в глубокую меланхолию. Порой он чувствовал, что сойдет с ума, если останется дольше в своей мрачной темнице. Он глядел сквозь решетку на траву, по которой она обычно гуляла, и часто вспоминал других людей, которые провели в Тауэре всю свою жизнь. «Останусь ли я здесь, пока не постарею и не поседею?» — гадал он. Однако в глубине души он верил, что такое не может произойти с ним, Робертом Дадли.
И все же ему ничего не оставалось, кроме как сидеть и ждать. Если бы Елизавета была королевой!.. Ах, если бы Елизавета была королевой, она бы не подвергла его муке столь долгого пребывания в Тауэре.
Но наконец-то наступили перемены.
И случилось это в июне. Он проведал от тюремщиков и своих слуг, что подготовка к приему принца Испанского, который уже находился на пути в Англию, была в полном разгаре.
Королеве еще не исполнилось сорока, она выйдет замуж за Филиппа, и если у них родятся дети, то у Роберта Дадли останется совсем мало надежды обрести свободу.
— Милорд, — сказал ему однажды тюремщик, — будьте готовы оставить эту камеру. Вам надлежит перейти в башню Белл, чтобы разделить там комнату с вашим братом, графом Уорвиком.
Роберт почувствовал себя окрыленным. Он никогда не терял надежды на счастливые перемены в судьбе. Это чудесно — жить вместе с братом Джоном.
Братья обнялись с нежностью. Тюремное заключение оставило более глубокую отметину на Джоне, графе Уорвике, чем на Роберте, ведь Джон не пережил любовный роман, который помогал коротать время. С приходом Роберта и он повеселел, хотя оба они с горечью вспоминали своего отца и Гилфорда.
— На их месте мог быть ты… или я, — напоминали они друг другу. — И только по какой-то случайности этим человеком стал несчастный Гилфорд.
— Но, — сказал Джон, — откуда мы знаем, что нас не ожидает подобная участь?
— Нет! — крикнул Роберт. — Если бы они намеревались так поступить с нами, то уже давно совершили бы задуманное. Если мы будем вести себя тихо и не станем привлекать к себе внимания, то совсем скоро сможем выйти на свободу.
Джон улыбнулся.
— Это так на тебя похоже, Роберт. Ты всегда верил, что на тебя свалится какое-то чудо.
— А почему бы и нет?
— Да откуда… на бедного узника Тауэра?
— Другие бедные узники выжили и вознеслись очень высоко.
— Ты — настоящий Дадли, — произнес Джон, и к его улыбке добавилась печаль.
Фортуна повернулась к ним лицом. Им позволили принимать посетителей. Их женам позволили прийти и повидаться с ними в темнице, позволили прийти и матери.
Джейн пришла первой и ободряюще улыбнулась своим сыновьям. «Джон выглядит болезненным, — подумала она, — а Роберт почти совсем не изменился».
— Милый Джон, — воскликнула она, — как же ты исхудал! А ты все тот же прежний Робин, как я вижу.
— Такой, как раньше, дорогая мама.
— Ты не падаешь духом, мой любимый сын.
— И не дает мне, — вставил Джон. — Он отказывается поверить в то, что нам с ним не повезло. Нам предначертано великое будущее, говорит он.
— Подожди, — сказал Роберт, — не однажды богатство Дадли обращалось в прах.
— Не напоминай об этом, — умоляющим тоном произнесла Джейн. — Об этом часто говорил твой отец.
— Но отец был великим человеком. Вспомни, что он совершил.
Джейн с горечью заметила:
— Что совершил! Он привел своего сына на эшафот, чтобы пролить вместе с ним кровь за дело амбиций.
Но Роберт обнял ее за плечи.
— Дорогая мама, так уж им было суждено.
— Но тебе суждено не это, Роберт.
— Ну, не мучай себя. Топор палача — не для нас. Посмотри, как нас здесь содержат. Нас оставили в покое, хорошо кормят, а теперь еще и позволили принимать посетителей. Час нашего освобождения не за горами.
— Я молюсь об этом каждый Божий вечер, — страстно молвила Джейн.
Она хотела знать как можно больше о сыновьях: как их кормят, как ведут себя их слуги.
— Нам позволили съедать каждую неделю больше чем на два фунта, — сказал Роберт, — и еще больше тратить на дрова и свечи. Теперь ты видишь, мама, что если мы и не живем, как короли, то и не как нищие. — Мне радостно слышать это. Но отсюда идет скверный дух.
— Это от реки.
— Мы страшно боимся жаркой погоды, — сказал Джон.
— Я поговорю со слугами. Они должны проследить, чтобы помещение постоянно проветривалось, особенно в летнее время.
Роберт решил развеять мрачное настроение. Он много шутил и уверял, что скоро они станут свободными. Он чувствовал это. Он знал это. У него был нюх на такие вещи.
Слушая Роберта, Джейн все время невольно улыбалась.
— Как я рада, дорогой Джон, что твой брат рядом с тобой.
— С тех пор, как он сюда пришел, стало веселее, — сказал Джон.
Уходя со свидания, Джейн впервые за то время, как рассталась с сыновьями, почувствовала себя почти счастливой. И все благодаря ее любимому Роберту.
«Он может убаюкать даже мои печали», — думала она.
Роберта навестила Эми. Джон попросился в другую камеру, чтобы муж и жена побыли наедине.
Эми повисла на Роберте, покрывая его лицо поцелуями.
— Роберт, — приставала она, — ты все еще любишь меня?
— Разве я не доказал это?
— Я так страдала…
— А я что делал, как ты думаешь?
— Но без тебя было так тоскливо. Я думала, что ты умрешь.