Королева признала, что это верно. Но поскольку она вовсе не опасалась папского гнева, то что же она от этого выиграет?
Были и другие претенденты: Эрик Шведский и эрцгерцог Карл, сын императора Фердинанда. Ей доставляло огромное удовольствие рассматривать предложение каждого из них и поочередно обсуждать их достоинства, постоянно менять точку зрения, создавать препятствия и потом притворяться, что склоняется в ту или иную сторону. В честь послов ее претендентов устраивались многочисленные приемы и развлечения, но ничье ухаживание не принесло успеха.
Елизавета сказала послам, что не может забыть, какой неприязнью пользовался брак ее сестры. Она полагает, что англичане желали бы, чтобы их королева выбрала себе в мужья англичанина.
Подобные заявления позволили воспарить диким надеждам определенных вельмож. Среди них был граф Арундельский, который уже предлагал Елизавете свою руку, когда она еще не стала королевой. Елизавета притворилась, что серьезно к нему относится, и не только потому, что была рада любому мужчине, который объявил о своем намерении жениться на ней, но в основном потому, что ей требовалась поддержка всех влиятельных людей на данном этапе ее правления.
Следующим был сэр Уильям Пикеринг, ему уже стукнуло сорок три года, но он все еще оставался красивым, и поговаривали, что он жил очень весело. Королева проявила особую милость к людям, подобным Пикерингу. И по причине того, что в молодости он пользовался необычайным успехом у женщин, брак между ним и королевой, хотя и не очень вероятный, все же не представлялся совсем уж невозможным.
Между Пикерингом и Арунделом происходили многочисленные стычки, и двор развлекался, заключая пари и обсуждая шансы того или другого.
Сесил смотрел на все эти амурные игры крайне нетерпимо. Он был против испанской, австрийской и шведской партии, благоволя к союзу с графом Арранским, которого прочили в мужья Елизаветы, когда она была еще ребенком. Сесил заявил, что такой союз объединит Англию и Шотландию, и таким образом удастся избежать многих распрей между этими двумя государствами.
Елизавета выслушивала своих министров, продолжала обсуждать марьяжные проекты, изучала портреты претендентов на свою руку — и не сводила страстного взгляда со своего шталмейстера.
Сесил считал, что должен обязательно убедить королеву. Он говорил прямо, без обиняков, и часто вызывал ее гнев, но она была достаточно умна, чтобы оценить его. После стычек с Сесилом у нее всегда для него имелась наготове улыбка, но что еще более важно, она непременно следовала его советам.
Она уделяла столько же внимания суетным женским заботам, сколько и государственным делам, но последние от этого не страдали.
В то самое время, как она принимала решение по поводу Филиппа Испанского, поставщица шелка к королевскому двору, госпожа Монтегю подарила ей на Новый год пару вязаных шелковых чулок, и эти чулки порадовали ее намного больше, чем мог бы это сделать блестящий брак с его всекатолическим величеством.
Она часто приподнимала свои юбки, чтобы продемонстрировать чулки своим фрейлинам. Госпожа Монтегю с гордостью заявила, что, видя, как прекрасно ее величество выглядит в этих чулках, она немедленно сделает заказ на изготовление еще нескольких пар.
— Конечно же, они мне нравятся! — воскликнула королева. — Я больше не стану носить простые чулки. Я стану надевать только шелковые.
Когда Сесил в очередной раз пришел обсудить государственные дела, Елизавета как раз оказалась занята с поставщицей шелка. Сесил знал, что пока королева играла со своими поклонниками, занималась своим гардеробом, она всегда при этом держала подле себя шталмейстера. Ее восхищение им не уменьшалось, более того, оно даже выросло до таких размеров, что стало заметным всякому.
Прямой и бесстрашный Сесил заставил ее задуматься над этим, рассказав королеве историю мезальянса герцогини Саффолкской с ее конюшим.
Выслушав этот не слишком тонкий намек, королева громко расхохоталась.
— Значит, эта гордая мадам вышла замуж за своего конюшего?!
Сесил ответил:
— Да, мадам, это так, она действительно вышла замуж за своего конюшего, но ведь вы не будете над ней смеяться, поскольку сами желали бы поступить подобным образом!
Королева во все глаза уставилась на своего министра.
Теперь она все поняла. Она выдала свою страсть к Роберту.
Елизавете редко представлялась возможность увидеться с Робертом наедине. И в то время, как ее это не очень сильно беспокоило — ей казалось достаточно, что он находится рядом и она может бросать на него нежные взгляды, получая взамен страстные и дерзкие взгляды с его стороны, — сам Роберт ни в коей мере не мог считать себя удовлетворенным. Он имел обыкновение показывать свою неудовлетворенность при помощи ледяного безразличия или проявляя нарочитое внимание к другим женщинам. Пару раз он даже отсутствовал в ее апартаментах, и, продолжая тщательно выполнять свои обязанности, все равно мог нарваться на ее выговор. Елизавета, безусловно, любила в Роберте его независимость — она не выносила мягкотелых мужчин, но все же порой некоторые его выходки причиняли ей боль.
Как-то оставшись вдвоем с Кэт, она велела привести его к ней без лишнего шума.
— Вы хотите, чтобы я привела лорда сюда, в ваши апартаменты одного…
— Почему бы и нет?
— Ваше величество, но это нельзя будет сохранить в тайне.
— Ты хочешь сказать, что ты не сможешь сохранить это в тайне?
— Нет! Я скорее умру, чем открою это кому-либо, но… — Если это откроется, то я обвиню тебя, Кэт.
— Ваше величество, будьте осторожны. Он наглый самоуверенный мужчина.
— Я знаю это, — улыбнулась Елизавета. — Но не забывай, что хоть я и королева, но я еще и женщина, которая знает, как себя обезопасить.
— Он не обычный мужчина.
— А разве я обычная женщина?
— Нет! Поэтому-то я и боюсь. Вы оба возвышаетесь над всеми.
— Пойди и приведи его ко мне, Кэт.
— Дорогая, ну разве это здраво?
— Пойди, я говорю, и не лезь не в свое дело.
Кэт привела Дадли и оставила их наедине. Она оказалась права, когда сказала, что лорд наглец. Он дал ей понять, что терпел всякие церемонии только для других, поцеловав не ее руку, а ее губы.
— Роберт, — почти без чувств прошептала она, — ты забыл…
— Я помнил достаточно долго.
Но притворное сопротивление Елизаветы было недолгим. Лорд и в самом деле оказался опытным, а вместе с тем чрезвычайно обворожительным. Ему трудно было отказать.
Он поднял ее на руки и отнес туда, где могла находиться только королева — при этом он сел на трон, все еще держа ее в объятиях. «Забудем о королевском сане, — как бы намекал он. — Ты сейчас просто женщина. Ты довольно меня дразнила. Теперь этому пришел конец».
Елизавета была поражена. Это настоящее оскорбление государыни, но она это примет, потому что ей нравилась его дерзость. Она сама поддалась любви, и только спрашивала себя, каким образом сможет устоять перед ним. Между ними происходит битва, и она никогда не должна забывать об этом. Лорд хотел совратить королеву, чтобы самому стать господином, она же хотела сохранить в нем желание совратить ее, оставаясь госпожой. Она прекрасно знала, как нужно бороться. Много лет назад она вела подобную битву с Сеймуром и вышла из нее победительницей, а в те времена она была всего лишь девчонкой. И все же она понимала, что теперешняя битва будет самой жестокой из всех, которые когда-нибудь выпадали на ее долю.
Находясь в объятиях Роберта, Елизавета рассмеялась.
— Разве вы забыли, сэр, что держите свою королеву? Разве у вас не осталось ни малейшего почтения к короне?
— У меня нет ничего… ничего, кроме моей любви к Елизавете. Мне все равно — королева она или потаскушка. Она — моя, и я не стану больше ждать.
— Как вы осмелились! — воскликнула она, и ее голос задрожал от восторга, потому что его слова доставили ей большее удовольствие, чем могло бы доставить любое уверение в преданности.