Она немного помолчала, потом сказала:
— Нет, я лью слезы не по королеве, ведь ее боль уже позади. А по одной крошке, ее дочери, маленькой принцессе Елизавете, которой всего лишь три годика, и у нее теперь нет матери, которая бы ее любила.
Роберт не воспринимал мир иначе, как в связи с ним, Робертом, и слова матери он понял по-своему.
Он сказал:
— Я старше принцессы. Ей всего лишь три, а мне уже четыре.
— Да, мой милый. И у тебя есть мать.
Роберт засмеялся. Он был значительной персоной. Он был самой значительной персоной в мире. Он понял это по глазам матери и маленького Гилфорда, которые глядели на него с непередаваемым восхищением.
Для семейства Дадли вновь наступила пора процветания. Судьба не обделила Джейн детьми: она родила Джону целых тринадцать: восьмерых сыновей и пятерых дочерей, некоторые из них умерли, когда Лондон охватила эпидемия чумы, но самый дорогой с каждым днем становился все более смелым и красивым.
И вот он, крепкий молодой человек, ходит с важным видом по садам Тауэра и командует стражниками и охранниками. Они посмеиваются над его чванливыми манерами:
— Да уж, — говорят они, — он далеко пойдет, этот Роберт Дадли!
А тем временем Джон продолжал свое удивительное восхождение. Он уже проделал длинный путь от того мальчика — которому было тогда столько же, сколько сейчас Роберту, — и который стоял на Тауэр-Хилл и слушал, как чернь глумится над его отцом.
Сэр Джон Дадли стал красивым, умным и острым на язык придворным, он блестяще проявил себя на рыцарских турнирах и в тех видах спорта и игрищах, в которых когда-то преуспел и сам Генрих.
— Мне по душе этот Джон Дадли, — говорил король, — а я всегда имею обыкновение награждать того, кто доставляет мне удовольствие.
И другие тоже получали от короля награды. Его пятая жена сложила свою голову в Тауэре и была похоронена в церкви Святого Петра рядом со второй королевой, испытавшей ту же участь. К этому времени Генрих назначил сэра Джона адмиралом флота и почтил соответствующим этому рангу титулом лорда Лисли. Джон Дадли доказал, что он верный слуга.
Они на самом деле поднимались вверх по лестнице. Лорд Лисли мог по праву гордиться тем, что он сделал для своих сыновей и дочерей. Он часто беседовал с ними, и всегда заводил речь об амбициях.
— Посмотрите, как человек может возвыситься! Ваш дедушка, сын фермера, был простым судейским, но стал правой рукой короля. Мальчиком я видел, как моему отцу отрубили голову в Тауэре, и понимал, что остался сиротой без гроша в кармане. Но теперь, дети мои, перед вами лорд Лисли, адмирал флота, а за мои заслуги в Булонской битве меня должны произвести в кавалеры ордена Подвязки.
Роберта неотступно преследовали речи отца. Когда они с Гилфордом прогуливались по садам Тауэра или отцовского поместья в Челси, он хвастался:
— Наш отец возвысился, и мы будем возноситься все выше… и выше…
При дворе для всех членов семьи Дадли нашлись места, вот и Роберта однажды отвели в королевские детские покои, где он встретился с бледным принцем, тихим и деликатным мальчиком, преисполненным почерпнутой из книжек мудростью. С принцем были две старшие девочки Грей — леди Джейн и леди Екатерина. Девочки казались уравновешенными и очень привлекательными, и принц был к ним очень привязан. Сопровождавший Роберта Гилфорд никак не мог решить: кто же из них все-таки привлекательнее — Джейн или Екатерина. Гилфорд был слишком мал, чтобы по достоинству оценить честь играть с такими благородными персонами.
Однажды, когда они находились в детских покоях, их навестила сводная сестра принца. Этот день действительно следовало запечатлеть в памяти — так он был необычен. «День, непохожий на другие», — подумалось Роберту. Обычно принц Эдуард верховодил, когда речь шла о сочинении стихов на латыни, либо о чем-то другом подобном. Роберт, напротив, никогда не относился с восторгом ко всем этим изящным штучкам, зато всегда выходил победителем в спортивных играх, да и в верховой езде был на голову выше своих товарищей.
Но в тот день, когда юная леди посетила детские покои, все пошло по-другому. Роберт сразу почувствовал, что все дети ее побаивались, она же не боялась никого, несмотря на то, что ее брат являлся наследником престола, а ее обзывали незаконнорожденной.
С ней пришла ее гувернантка, и принцесса хихикала вместе с этой женщиной, как простая горничная, пока не вспомнила, что она — сестра принца, и стала надменной, как сама королева.
Она была на год младше Роберта, чему Роберт несказанно радовался, так как это давало ему некоторое преимущество. У нее были рыжие волосы и голубые глаза, в ней крылась кипучая энергия, внезапно вырывавшаяся наружу в виде хохота или так же внезапно в виде гнева.
— Ты кто? — потребовала ответа она. — Я тебя здесь раньше не видела.
— Я — Роберт Дадли.
— Когда ты ко мне обращаешься, говори «ваша светлость». Не знаю никакого Роберта Дадли.
— Вы не знали раньше, — сказал он. — А теперь знаете.
— Вот еще, — ответила она, отвернувшись от него. Она подошла к брату и произнесла:
— Брат, кто эти неотесанные мальчишки, которым ты позволил находиться в своих покоях?
Маленькие Джейн и Екатерина с сожалением наблюдали за этой сценой, и Эдуард почувствовал себя неловко.
Роберт всегда был самым главным в этом мире. Так думала его мать и Гилфорд. Он вовсе не неотесанный мальчишка и сейчас покажет этой грубиянке. Вспомнив, как отец учил его изящным манерам, он встал на колени перед принцем и вымолвил:
— Ваша светлость, я падаю ниц пред вами. Я не настолько неотесанный, чтобы забыть, какие почести следует воздавать вашему королевскому высочеству.
Принцесса засмеялась и топнула ногой.
— Поднимись, дурак! — приказала она. — Нам здесь не нужен придворный этикет.
Роберт не обратил на нее внимания.
— Я как раз собирался сказать вашему королевскому высочеству, что в вашем присутствии ни с кем не стану перебраниваться. Не соизволите ли разрешить мне подняться?
— Да, да, — сказал Эдуард. — Поднимайся.
— Если я заслуживаю благосклонности вашего королевского высочества, то мне ни к чему стремиться снискать чьей-либо еще, — многозначительно произнес Роберт.
Тогда принцесса взглянула на него более внимательно и не торопилась отводить свой взгляд. Рядом с этим мальчиком бедный Эдуард казался, пожалуй, более тщедушным, чем обычно. У Роберта кожа была здорового розоватого оттенка, а бедный Эдуард так страдал от сыпи и прыщей. И другой мальчик, Гилфорд, выглядел хилым по сравнению с братом.
Тогда принцесса стала думать, что этот Роберт Дадли — самый красивый из всех встречавшихся ей ранее мальчиков, и за красоту она, кажется, готова простить ему его заносчивость. По правде говоря, ей нравилось это его качество, бросавшее вызов ее собственному высокомерию.
Она подошла к Роберту и хлопнула его по руке, и когда он надменно взглянул на нее сверху вниз, то увидел, что она ему очень приветливо улыбается.
— Хватит дуться, Роберт! — сказала она. — В какие игры ты играешь?
Он показал ей, как играют в «папу Юлия», которому научился у своих старших братьев. Улыбаясь, она уселась рядом. Но эта игра ей вскоре надоела. Именно она обычно решала, в какие игры следует играть, другие же, как он отметил, всегда проявляли готовность следовать за ней.
— А теперь, — крикнула она, — мы будем слагать стихи. Каждый должен добавить строчку. — Она окинула Роберта суровым взглядом. — И, — добавила она, — они должны рифмоваться.
В этой игре она победила его, но он сказал, что это глупая и не мужская игра. Она отпарировала, что, если она и в самом деле глупая, то он тогда должен быть очень глуп, раз не смог сыграть в нее хотя бы на уровне маленькой Екатерины.
Сама она весьма преуспела в своих строках, но вскоре и она устала от игры и принялась демонстрировать новейшие придворные танцы, хотя Роберт никак не мог взять в толк, откуда ей известны подобные вещи.