Его ответ был следующим:
— Если я правильно понял, что ваше величество имели в виду, то вам действительно следует бояться его… хотя он будет защищать вас даже ценой своей собственной жизни.
— Я это знаю, — произнесла она с нежностью. — Но все-таки я вам запрещаю подобным образом являться в мою опочивальню.
Однако он проигнорировал ее предупреждение, ибо знал, что если не придет, то она расстроится. Кэт сказала, что все это напоминает ей историю с милордом адмиралом. Помнит ли ее величество? Создавалось впечатление, что эти высокие красивые мужчины находят громадное наслаждение в том, чтобы врываться в ее опочивальню.
Кэт получила ласковую пощечину, и на протяжении всего утра Елизавета была чрезвычайно весела.
Встретившись с ним в другой раз, она шепотом сделала ему выговор, когда ее слова заглушала игравшая на балконе музыка.
— Милорд, вы зашли слишком далеко.
— Нет, — сказал он, — недостаточно далеко.
— В моей опочивальне! И осмелились протянуть мне мое нижнее белье!
— Я твердо верю, что вскоре буду находиться возле тебя и днем, и ночью.
— Ах, если бы только так могло случиться!
На его лице промелькнуло раздражение, и красиво очерченные брови нахмурились.
— Так могло бы произойти… очень просто.
— Нет, Роберт, пока еще нет.
— Пока еще нет! — воскликнул он с надеждой в голосе и чуть было не схватил ее за руку, но она остановила его.
— Будь осторожен, глупенький мой. Неужели ты хочешь, чтобы при дворе снова разразился скандал?
— А они никогда и не прекращались.
— Как же ты осмеливаешься утверждать, что с моим именем связаны какие-то скандалы? Ты забываешь, что я — королева!
— Как бы мне хотелось забыть это! Если бы все было иначе… тогда…
— Тогда бы я была тебе не нужна?
— Даже если бы ты была служанкой, ты бы все равно была нужна мне.
Она засмеялась и отпарировала с присущей всем Тюдорам грубоватой прямотой:
— Да, на пять минут под забором.
— На пять минут под забором и на всю оставшуюся жизнь.
— Роберт, когда ты так на меня смотришь, я верю, что все так и случится. Но нас разделяет огромная пропасть.
— Ее можно преодолеть.
— Так и будет, мой милый.
Но впоследствии, когда перед ней на стол легли документы на присвоение Роберту Дадли титула графа и возврат его брату Амброузу графства Уорвикского, она заколебалась.
Он постоянно находился рядом с ней, и теперь она переводила взгляд с него на эти документы. Если Роберт станет графом — а графство, которое она дарует ему, будет одним из тех, что ранее предназначались исключительно персонам королевской крови, — то в этом случае, как она ясно понимала, она окажется близка к тому, чтобы заключить с ним брак. Королева не могла не заметить яркий блеск его глаз, она вспомнила, как страстно она сама жаждала корону. Елизавета представила, что станет покорной, ведь уже бывало не раз, когда, несмотря на всю свою решимость, она проявляла перед ним слабость. Иногда она даже не отваживалась принять его наедине. Она была сильной, но ведь и он тоже сильный. Дадли казался ей совершенным созданием, а значит он неизбежно должен был побеждать, следовательно, на его капитуляцию рассчитывать не приходится. Только благодаря короне она и может противостоять ему.
Нет, пока еще он не получит свое графство. Ему следует оставаться ее веселым лордом Робертом. И королева нахмурилась и к величайшему изумлению всех присутствующих попросила, чтобы принесли нож. Когда ее приказание было выполнено, она провела острым лезвием по бумаге, разрезав ее пополам.
— Как же я могу осыпать милостями этих Дадли! — воскликнула она. — Разве они не предавали на протяжении трех поколений нашу корону!
Роберт посмотрел ей прямо в лицо, глаза его метали молнии. Как же страстно она все-таки его любит!
— Мадам, — сказал он. — Я вас не понимаю. Почему это, черт побери, Дадли не смогли послужить вам?
— Зачем так шуметь? — спросила она, улыбаясь ему. — Как же я могу, милорд, осыпать Дадли почестями? Разве вы забыли, что мой великий отец имел весомое основание отправить вашего деда на эшафот? Разве вы станете отрицать, что ваш отец поднял руку на корону и попытался сделать королем вашего брата?
— Если мое служение вашему величеству называется государственной изменой…
Она взмахнула рукой и дала ему легкую пощечину — самую нежную из всех возможных пощечин, — выставляя напоказ свои близкие отношения и даруя ему прощение.
Те, кто был рядом, заулыбались: это всего лишь ссора двух влюбленных. Все они подумали, что королева любит Дадли так же сильно, как и прежде, просто он недавно оскорбил ее, когда окинул оценивающим взглядом красивую молодую фрейлину. Королева всего лишь дает ему понять, что в жизни Роберта Дадли должен быть только один-единственный роман.
Тем не менее, он продолжал оставаться просто лордом Робертом.
Елизавету угнетали мысли о тех, кто, по ее мнению, мог бы считать, что имеет больше прав на корону, чем она. При жизни Тюдоров преследовали, как зловещие призраки, аристократы королевских кровей. Ее отец Генрих решал свои проблемы при помощи убийств, ему было приятно сознавать, что те, кто мог бы сместить его, умирали. Елизавета всегда полагала, что это очень мудрая политика, но пришли другие времена, и она не являлась абсолютной монархиней, как ее отец, она сильнее зависела от своих министров. После гонений времен царствования Марии люди ждали от Елизаветы милосердия.
Повод для беспокойства давали ей трое женщин, две из них приходились сестрами Джейн Грей — леди Екатерина и леди Мария. Елизавета знала, что некоторые люди все еще считали, что она незаконнорожденная и самозванка и хотели бы видеть в качестве королевы леди Екатерину. Бабушка сестер Грей являлась сестрой Генриха VIII, поэтому не было никаких сомнений в их законном происхождении.
Елизавету преследовал страх, что они попытаются восстать против нее. Это страшило ее даже в то время, когда случилась смерть Эми.
Сестер Грей очень хорошо воспитывали, и их поведение вряд ли могло дать повод к тому, чтобы связать какой-нибудь скандал с их именами. В их жизни никогда не существовало никаких адмиралов, которые бы врывались в их опочивальни и щекотали бы и щипали их, когда они находились в своих постелях. И никогда не существовало никакого красивого молодого человека, который бы так сильно любил их, что его заподозрили бы в убийстве своей жены.
Своими характерами леди Екатерина и леди Мария в корне отличались от Елизаветы. Они были скромными, воспитанными и примерными протестантками. Многие помнили, что Елизавета была готова сменить религию, когда посчитала для себя целесообразным поступить подобным образом. Девушки Грей были кроткими и поддающимися чужому влиянию, Елизавета же — переполнена женскими причудами. Очень многие на этой земле могли считать, что леди Екатерина и леди Мария были бы более подходящими королевами, чем эта рыжеволосая амазонка, имевшая склонность побуждать мужчин вести себя самым скандальным образом.
Кроме того, существовала еще одна грозная соперница — Мария Шотландская. Она была более серьезным противником, к тому же она находилась очень далеко, так что Елизавета не могла держать ее под постоянным контролем. Она бы чувствовала себя значительно уютнее, если бы Мария находилась в Англии в качестве официальной гостьи, а в действительности — пленницы. Именно по этой причине, когда Мария покинула Францию после смерти своего мужа Франциска II, Елизавета отказала ей в праве свободного проезда. Каким бы подарком явилась для нее плененная Мария!
Как передали Елизавете, Мария, когда ей доложили о смерти Эми, произнесла: «О, теперь королева Англии сможет выйти замуж за своего конюшего!»
— Какая наглость! — пробормотала Елизавета. — Если бы она только увидела моего «конюшего», то, нисколечко не сомневаюсь, что она тут же бросила бы на него свой томный взгляд, который, как мы слышали, весьма и весьма обворожителен.
Это было второй причиной, по которой Елизавета бесилась изо всех сил. Поговаривали, что Мария очень красива, и у королевы возникало жгучее чувство обиды, когда она вспоминала, что ее соперница на целых девять лет моложе ее. К тому же Мария умела постоять за себя. По крайней мере, в характере Марии не было ничего от смиренной покорности сестер Грей.