В отчаянии Роберт попросил разрешения покинуть двор, и к его еще большему отчаянию, оно ему было даровано.
Он отправился в Кенилуорт, спрашивая себя, не расстался ли он навсегда со своей мечтой. Он боялся уже не только того, что она никогда не выйдет за него замуж, ему казалось, что королева сильно его невзлюбила.
Он попытался занять себя достройкой замка и расширением парка. Кенилуорт, перешедший к нему в виде небольшого имения, теперь, когда он потратил тысячи фунтов на его расширение и улучшение, стал одним из самых величественных мест в стране.
Вскоре Роберт понял, что еще большие неприятности ждут его впереди. Его родственник и слуга Томас Блаунт прискакал в Кенилуортский замок с известием о том, что какой-то человек поклялся Норфолку и Сассексу, что он ради графа Лестера скрыл преступление, которое граф совершил ранее, и оно связано со смертью жены Лестера, безо всякого сомнения, происшедшей в результате убийства.
Блаунт выяснил, что человек, который нанес Роберту такой удар, был сводный брат Эми, Джон Эппл-Ярд.
— Он болтал об этом в Норфолке, милорд, и это достигло ушей почтенных господ, а они, не теряя времени даром, разыскали Эппл-Ярда и пообещали ему награду в том случае, если на суде в Лондоне он повторит то, о чем болтал своим деревенским дружкам.
Роберт криво усмехнулся. Он сказал:
— Подумать только, ведь я одаривал этого человека. Это мне он обязан своими обширными землями и богатствами. В последние годы он частенько просил о той или иной помощи, но, покинув двор, я не мог с такой готовностью, как раньше, отвечать на его просьбы, потому-то он и ищет, чем бы мне отомстить.
— Милорд, — сказал Блаунт, — вам следует отрицать это обвинение. Вы уже и раньше так поступали. И сделайте снова то же самое.
Роберт пожал плечами.
— Тогда, — сказал он, — я был другом королевы, а сейчас меня лишили моей привилегии. Если бы не она, я бы не выскользнул из лап моих врагов, когда умерла Эми.
— Но, если бы не она, то Эми бы не умерла! — с жаром произнес Блаунт.
— Приговор гласил — «несчастный случай», — ответил Роберт.
Ему было все равно. Впервые в жизни от него отвернулась женщина и, не нуждаясь больше в его обществе, пожелала от него избавиться.
Он становился старше. Он уже не был тем человеком, что раньше. Его любовь к жизни ослабла.
Кэт находилась наедине со своей госпожой, и они словно окунулись в те времена, когда Елизавету не называли при всех «ее величеством», а только втихомолку и те, кто любил ее.
— Я помню это, Кэт, — сказала Елизавета.
— А карты, моя дорогая леди?
— Ах, и карты тоже.
— А теперь, когда господин Корнелиус Лэной готовит для нас свой эликсир, вам больше не требуется, чтобы бедная Кэт Эшли заглянула для вас в карты?
— Как ты думаешь, Кэт, он его все-таки изобретет?
— Если он сделает так, как говорит, то изобретет, моя дорогая. Изобретет эликсир, который даст вам вечную жизнь и молодость. Позаботьтесь только, чтобы ничьи, только ваши драгоценные губки отпили от него, потому что, если им все станут пользоваться, то он не принесет нам добра. Если все будут жить вечно и будут вечно молодыми, то время вроде как остановится.
— Нет, — сказала королева, — только Елизавета выпьет микстуры Лэноя, может, я еще позволю моей милой старушке Кэт сделать глоточек в счет былых заслуг.
— Всего один глоточек, мадам?
— Может, два глоточка, ведь что я буду без тебя делать? Если я буду жить вечно, то со мной должна оставаться моя Кэт.
— Этот человек — мошенник, мадам.
— Неужели, Кэт? Возможно, ты и права.
— Вы ему верите, потому что ваше величество верит, что все хорошее, на что вы надеетесь, скоро придет. Может, в этом весь секрет величия. Остальные говорят: «Этого не может быть». Великая Елизавета говорит: «Так будет!» А так как она волшебница и богиня, то очень даже возможно, что она права.
— Ты говоришь, словно придворная дама, Кэт.
— Ох, моя любовь, вы потеряли еще один аксельбант. Клянусь, это тот, с рубинами и алмазами. А я хотела приколоть его к тому золотому платью, которое вы наденете сегодня вечером. Значит, я говорю, как придворная дама? Но придворные уже не говорят так, как прежде.
— Что это значит?
— Что одного человека, который говорил лучше всех и чьи слова доставляли вашему величеству самое большое удовольствие, как мне известно, с нами больше нет.
Елизавета ничего не ответила.
— Я полагаю, что ему очень грустно находиться вдали от двора, — сказала Кэт.
— Он наверняка развлекается с женщинами со всего Кенилуорта, — хмыкнула Елизавета.
— Вам, моя дорогая, не стоит так ревновать.
С блестящими от слез глазами Елизавета резко повернулась и дала Кэт пощечину. Кэт приложила руку к своей щеке и состроила мину. Потом она произнесла:
— Какая жалость. Этот рубиново-алмазный аксельбант наверняка потеряется, готова в этом поклясться, и из пары останется только один.
— Ах, замолчи!
Кэт повиновалась, и через пару мгновений Елизавета разразилась слезами:
— Почему это ты стоишь здесь и дуешься? Почему ты ничего не говоришь о нем, если тебе так хочется?
— Вы мне даровали ваше милостивое разрешение, ваше величество, заговорить об этом человеке?
— Что ты можешь сказать о нем?
— Что очень грустно видеть, как ваше величество о нем страдает.
— Я страдаю? Пусть страдает эта волчица!
— О ком вы, ваше величество?
— Эта шлюха, эта развратница, эта Летиция… или как там ее имя. Она замужем за этим… Фирфордом, так, что ли? Мне его жалко! Мне его жалко!
— Ах, — вздохнула Кэт, — всегда очень печально видеть, как некогда гордый человек падает вниз. Псы уже подбираются к его глотке, миледи. Они принесут ему несчастье и, может быть, и загрызут его до смерти.
— Псы! Какие псы?
Кэт прошептала:
— Его великая и несравненная светлость Норфолк. Милорд Сассекс. Милорд Арундел. Это те псы, которые в клочья растерзают нашего милого графа. Разве ваше величество не знает, что они добрались до Джона Эппл-Ярда и подвергли его допросу? Он клянется, что помог скрыть убийство своей сводной сестры ради спасения Роберта Дадли.
Елизавета уставилась в одну точку. Этого нельзя допустить. Не стоит воскрешать старый скандал. Не стоит ворошить могилу Эми Робсарт, чтобы запятнать честь королевы.
— Значит, — продолжила Кэт, — я говорю, что очень жалко видеть, как низко падает великий человек. Ах, на ваших милых глазках, моя дорогая, выступили слезы. Ну вот! Ну вот! Не важно, что их видит ваша Кэт. Вы его любите и думаете, что он любит Летицию больше… или любил бы, если бы она была королевой.
Подчиняясь внезапному порыву, Елизавета склонила свою голову на плечо Кэт. Она пробормотала срывающимся голосом:
— При дворе так без него скучно, Кэт. Те… другие…
— Они совсем другие, моя любовь.
— Никто не похож на него, Кэт. Мы вместе были в Тауэре. Могу ли я забыть его?
— Конечно же, не можете.
— Хенидж…
Кэт изобразила презрение, которое звучало в голосе ее госпожи:
— Красивый мужчина, — сказала она, — и ничего больше. Львица тешится милым щенком. А тем временем они поднимут против милорда Лестера людей, ваше дорогое величество. Собаки уже подбираются к его глотке. Они скажут: «Львица покинула его на произвол судьбы, и он ранен…»
Елизавета встала. Ее глаза сверкали, потому что она понимала, что наилучший выход — это когда чувства и здравый смысл идут рука об руку.
— Он снова будет с нами при дворе, — сказала она. — Я его вызову. Я не позволю собакам добраться до него. Ты увидишь, как они бросятся врассыпную. А что касается господина Эппл-Ярда, то он еще пожалеет, что вообще ступил одной ногой за пределы своего дома. Тем не менее, Кэт, больше не должно быть никаких скандалов. Ему следует покончить со своей дерзостью. Я этого не потерплю.