Елизавета была потрясена. Подобно любому другому человеку, она каждый день ждала начала войны. Она верила, что эта резня — первая ступень кампании католиков, направленной против протестантов.
В портах было полно людей, английские корабли готовились поднять якоря. Она позволила Бэгли и Лестеру уговорить себя предпринять кое-какие меры в отношении Марии, но она все же не давала согласия на ее казнь. Марию нужно отослать обратно в Шотландию, где ее, без сомнения, осудят за убийство Дарнли и казнят. Таким образом, Мария умрет, и все скажут, что Елизавета не приложила свою руку к ее смерти.
Однако прошли месяцы, а нападения со стороны католиков не последовало. Марию все еще удерживали в Англии, но Елизавета и ее министры понимали, что пока на земле существуют католики и протестанты, между ними в той или иной форме будет происходить борьба. Даже когда королева просто смотрела на окружавших ее министров, она все равно чувствовала их раздражение ее действиями в отношении Марии.
Бэгли был стойким протестантом. Не будучи религиозным человеком, Роберт, тем не менее, присоединился к лагерю протестантов. И только королева проявляла гибкость. И хотя в этом не признавалась, но она не благоволила ни к тем, ни к другим. Обе стороны допускали кровопролитие, и этот факт не давал ей возможности кому-нибудь из них отдать предпочтение. Какое это имеет значение, спрашивала она себя, верит ли человек в то, что святое причастие — тело Господне или освященная пища! Что действительно имеет значение, так это то, чтобы она продолжала править своим народом, чтобы народ ее любил и чтобы страна стала великой посредством мирного процветания, а этого можно достичь только терпимостью.
Жизнь в Англии протекала более спокойно, хотя королева и ее министры следили за событиями за пределами страны с более пристальным вниманием, чем до начала резни.
Под предводительством принца Оранского голландцы восстали против испанцев, которые вместе со своей беспощадной инквизицией подвергли их страшным гонениям.
Позднее королева издала закон, запрещающий простым людям носить сверхпышные одеяния, хотя ее собственный гардероб никогда еще не был так великолепен. В Ирландии происходили волнения, и, чтобы подавить их, Елизавета послала туда графа Эссекского, являвшегося лордом Хирфордом и мужем Летиции — виновницы изгнания Роберта несколько лет назад.
Умер король Франции, и Елизавета, которая считала герцога Анжуйского, ставшего теперь королем Франции Генрихом III, одним из претендентов на свою руку, изобразила досаду, потому что он вот так вдруг взял — и женился.
Пшеницы было мало, и ее цена поднялась до шести шиллингов за бушель. Это взбудоражило народ, он стал роптать.
Над страной нависла угроза войны. Принц Оранский и провинции Зеландия и Голландия предложили Елизавете стать их королевой, но она наотрез отказалась. Ее министры упрашивали и умоляли ее.
— Что! — воскликнула она. — Втянуть мой народ в войну с испанцами!
Напрасно они протестовали и доказывали, что она станет главой протестантского мира. Она им сказала, что не хочет принимать участие в религиозных войнах. Пусть в них сражаются другие. Она останется в стороне. Елизавета верила, что тот, кто держался в тени и наблюдал, как воюют другие, являлся истинным победителем.
Этим летом она предприняла свое обычное путешествие по стране. Роберт ехал впереди королевской процессии, ибо в этом году маршрут пролегал через Кенилуорт, и Роберту предстояло принимать у себя королеву в течение двенадцати дней июля. Он намеревался устроить такие турниры и увеселения, которых никто раньше не видывал.
Поехав на север, Роберт чувствовал себя не в своей тарелке. Он не переставал задаваться вопросом, слышала ли королева сплетни относительно смерти лорда Шеффилда, и не осмелился ли кто-нибудь навлечь на себя ее гнев, рассказав ей, что Дуглас считала себя его женой и что у него и Дуглас есть сын.
В последнее время Елизавета вела себя с ним высокомерно, и именно эта причина вызвала подобные беспокойные мысли. Она была больше предана своему опытному Ягненку и Варану-вожаку — эти новые имена она выдумала для Хэттона. Она очень привязалась к своему Мавру — им был Уолсингэм, достаточно смуглый, чтобы оправдать свое имя. Поэтому, подумалось Роберту, он должен подготовить такие развлечения, которые никто никогда не устраивал, даже во времена кардинала Уолси и ее отца.
Замок Кенилуорт окружало около двадцати миль богатых земельных участков. Роберт потратил тысячи фунтов на украшение этих мест и обработку почвы. Проезжая по своему имению, он чувствовал гордость. Он хотел, чтобы его отец, который всегда являлся для него примером, был жив, чтобы увидеть все это. Только в этом году королева проследила, чтобы ему досталось пятьдесят тысяч фунтов — и это вдобавок к доходам, которые он получал от своей разнообразной деятельности.
Теперь уже он не надеялся на брак с королевой, так как твердо знал, что она никогда не выйдет замуж. Она была необыкновенной женщиной, к ней нельзя было приложить обычные мерки. И хотя о ней ходили разные сплетни, он знал королеву лучше всех остальных. Роберт знал, что для нее любовь состояла из лести, комплиментов, поцелуев и нежных объятий. Ее глаза всегда сияли при виде красивого мужчины, и она не могла удержаться и не приласкать его. Она на самом деле была странной женщиной. Ей нравились мужчины, но при этом она бесконечно любила власть. И… она желала удерживаться на романтической дистанции и никогда не достигать определенного финала.
Когда Роберт прибыл в замок, его ожидало неприятное известие, — там находилась Дуглас и при ней ребенок. Он был поражен. Ведь ей следовало оставаться в одном из его поместий в ожидании того дня, когда он сможет ее навестить.
Хотя сопровождавшие Роберта люди считались его друзьями, он не был полностью уверен, что может до конца положиться на них.
Она же явно старалась не смущать его.
— Мой милый друг, — сказала Дуглас, — я проезжала мимо и, узнав о ваших грандиозных планах, заехала, чтобы вам помочь. Вам здесь нужно много чего сделать, и мне кажется, что я бы могла вам кое в чем быть полезной.
Не усмехнулись ли люди, присутствовавшие при этой сцене? Филипп Сидни неодобрительно нахмурил брови? Племянник Роберта любил его как никто другой, к тому же Филипп — мудрый человек. Он всегда чуял опасность.
Роберта выручило остроумие.
— Вы так добры, леди Шиффилд, — сказал он, — и я не сомневаюсь, что очень многим обязан вашей доброте.
Но он подумал про себя: «А если бы здесь была королева?» И на смену игривому настроению пришли дурные предчувствия.
Елизавета отправилась в путь в очень радостном расположении духа. Ее свита состояла из всех ее придворных дам, сорока графов и более шестидесяти лордов и рыцарей. Она с удовольствием предвкушала свой приезд в Кенилуорт, где она увидит Роберта в окружавшем его великолепии, которым он был обязан только ей.
Милый Роберт! Теперь он уже не так молод. По правде говоря, фигура его, бывшая некогда гибкой и стройной, потеряла свои привлекательные качества, темные вьющиеся волосы, которые она так любила гладить, поредели и стали седыми, под прекрасными глазами пролегли морщинки.
Она, которая его любила, смотрела на него трезвыми глазами, видела все его недостатки, но они не имели никакого значения, потому что не могли изменить ее любви. Он не обладал тонким умом ее сэра Ума или ее дорогого невыносимого Мавра, но у него имелось в два раза больше амбиций. Он относился — она могла себе в этом признаться — слишком мнительно к своему здоровью, ему нравилось принимать лекарства, она всегда с улыбкой выслушивала, как он серьезно рассуждал о каком-нибудь новом лечебном средстве. Сама она пренебрегала страданиями и никогда не признавалась, что вообще их когда-либо испытывает. Она отвергала смерть и старость.