— Да, да, моя любовь. Они отправятся в Тауэр.
— Мадам, вы стараетесь успокоить меня, и если вы будете продолжать говорить со мной так, как будто мне всего четыре года, то отправитесь в Тауэр вместе с ними.
— Да, дорогая, отправлюсь.
— Ах, Кэт! Какой изменник! Какой негодяй!
— Он самый испорченный мужчина на земле, — сказала Кэт.
— Как же ты осмелилась сказать такие слова! Ты ведь знаешь, что он не такой. Это все из-за нее. Ха!.. Он мало знает о той женщине, на которой женился. Пусть он только узнает!
Она внезапно встала. Кэт со страхом наблюдала, как она рванулась к двери.
Королева сказала стоявшей там страже:
— Граф Лестер находится здесь, в Гринвиче, не так ли?
— Да, здесь, ваше величество.
— Тогда отправьте в его апартаменты усиленный отряд охраны. Посадите его под строгий арест и сообщите ему, чтобы он в любой момент был готов отправиться в Тауэр.
Она подошла к кушетке и, бросившись на нее, разразилась горькими рыданиями.
Вся Англия говорила о «маунсире». Герцог Анжуйский приехал в Англию без церемоний и совершенно неожиданно появился в Гринвиче в сопровождении только двух слуг и попросил, чтобы его провели в апартаменты ее величества, где он сможет броситься к ее ногам.
Он оказался чрезвычайно низкорослым и далеко не красивым, его лицо было смуглым и испещренным оспой, но он умел говорить комплименты, которые радовали королеву больше, чем чьи-либо еще — даже комплименты Роберта.
Его платье было превосходным, он мог так изящно танцевать плавные танцы, что в его присутствии Кристофер Хэттон казался увальнем, он демонстрировал такие элегантные французские манеры, что Елизавета, испытывая жгучую боль от того, что она про себя называла изменой Лестера, заявила, что очарована герцогом.
Роберт и Летиция находились под арестом, и Елизавете доставляло удовольствие сознавать, что они не могут встречаться. Она не отправила Роберта в Тауэр, как намеревалась поступить вначале, потому что Бэгли и Сассекс упросили ее не делать этого и таким образом не выставлять напоказ всему свету свою ревность и страсть. Они предупредили ее, что одно дело — держать его в качестве арестованного в Гринвиче, пока не уляжется ее гнев, а другое — сделать государственным пленником в Тауэре.
Она увидела рациональное зерно в их совете и задержала Роберта в качестве пленника в его собственных апартаментах в Гринвиче, а сама продолжала развлекаться с монсеньором.
Как же она старалась показать, что очень весело проводит время! По крайней мере, это было как бальзам на ее кровоточащие раны. Нежно любящая ее Кэт с тревогой наблюдала, как она на людях обласкивала маленького принца. Королева не замедлила прозвать его своей Лягушкой и стала постоянно носить на своей груди бриллиантовое украшение в форме лягушки.
Но стране такой жених пришелся не по душе. Говорили, что этот брак нелепый, потому что королеве уже исполнилось сорок шесть лет, а герцогу Анжуйскому — тридцать три. «Разве может королева иметь ребенка в таком возрасте?» — спрашивали они. — И какая еще может быть другая причина для брака?
Человек по имени Стаббс опубликовал памфлет, в котором он осуждал этот союз.
«Этот человек, — писал он, — сын короля Генриха, чья семья, с тех пор, как он женился на Екатерине из Италии, стала роковой. Они из тех, кто отрицает веру, и члены этой семьи один после другого были как Домициан после Нерона».
Стаббс и его издатель были арестованы по приказу королевы, и их обоих приговорили к тому, что им отрубят правую руку. На рыночной площади Вестминстера собрались толпы людей, чтобы поглазеть на экзекуцию, и многие высказывались против королевы.
Это опечалило Елизавету, но она послала за герцогом в момент вспышки своей ярости и не могла теперь рискнуть оскорбить Францию, позволив проявить неуважение к члену королевской семьи, пока герцог оставался ее гостем.
Филипп Сидни, который был красив, одарен и очарователен, а также приходился племянником Роберту, считался одним из фаворитов королевы из числа молодых людей. Он написал ей в таком тоне, который был более оскорбительным для французского принца, чем даже сам памфлет Стаббса.
«Как сильно станут кровоточить сердца ваших подданных, — писал он, — если только не отвернутся от вас, когда они увидят, что вы берете в мужья француза и паписта, о котором простой народ знает только одно: он сын этой Иезавели вашего возраста, а его брат принес в жертву свадьбу своей собственной сестры, чтобы было легче устроить резню наших собратьев по вере…»
Филипп Сидни исчез с королевского двора.
В парламенте бушевали бури. Некоторые ее министры были настолько прямолинейны, что заявили, будто она годится в матери герцогу. Другие, более гибкие, намекали на то же самое, но в более деликатной манере: они не желали наблюдать, как их королева с риском для жизни попытается выносить ребенка.
А Елизавета, в то время, когда она не флиртовала с монсеньором и не злилась на Роберта или не страдала по нему, размышляла над тем, что происходило в Нидерландах и как Филипп Испанский завоевывал власть над несчастным страдающим народом этой страны. Она задавала себе вопрос, что произойдет после того, как он полностью подчинит их своей власти. Тогда, как считал весь белый свет — и Елизавета тоже не могла не подумать об этом, — его внимание переключится на Англию, ведь разве не мечтал он уничтожить протестантизм во всем мире, и разве не была Англия убежищем для гугенотов из Франции и Нидерландов? Елизавета задрожала, вспомнив тот день. Больше всего на свете она страшилась войны, и даже теперь этот страх просачивался в ее страдания, вызванные предательством Роберта, и умерял ее веселость, вызванную сватовством французского принца.
Пока министры поражались, как женщина ее возраста и ума может вести себя с такой девчоночьей глупостью, жеманясь, хихикая и вызывая своего воздыхателя на то, что в глазах англичанина представлялось чрезвычайно пустой глупостью, она льстила герцогу так же, как и он льстил ей. Королева не только подводила его к мысли, что он крайне очаровательный мужчина, она еще дала ему понять, что он рожден, чтобы командовать армиями. А так как Франции предназначено вступить в войну с Испанией, и она не сомневалась, что в Нидерландах человек храбрый, великий духом и гениальный — коими качествами несомненно обладает монсеньор — может завоевать корону, то она удивлялась, почему он не попытает счастья во Фландрии.
Его брат, человек молодой, сидел на французском троне. А она знает по своему опыту, что находиться так близко к трону и иметь серьезные сомнения насчет возможности когда-нибудь на него усесться — это очень печально. Очень мудро самому создать себе государство, и если кто-то считает себя человеком храбрым, как лев, к тому же военным гением, — а таковым является, по ее твердому убеждению, ее маленькая Лягушка, — то ему следует сперва завоевать себе королевство, а потом прийти за своей невестой.
Она знала, с кем имеет дело. У него имелась потребность заявить о себе в полный голос. Как самый младший в семье, он много страдал от унижений. Быть невысоким, уродливым, обезображенным оспой — само по себе достаточно плохо, но в придачу называться Геркулесом — это невыносимое оскорбление, которое наложила на него Судьба. К счастью, его имя было изменено на Франсуа, но никто не в силах изменить его лицо. Его мать невзлюбила его, потому что он был врагом своего брата, и он не сомневался, что она пыталась его отравить. Ему требовалось продемонстрировать всему миру, что он великий человек, и он собирался заставить всех посмотреть на себя глазами королевы Елизаветы. Он поедет в Нидерланды и победит испанцев.
Он верил, что королева так сильно в него влюблена, что поможет ему добыть денег для его экспедиции.
Елизавета сидела и улыбалась, а ее министры вновь восхищались тем, какой тонкий политик их королева. Слабая женщина посылает герцога Анжуйского при его полном согласии в Нидерланды бороться за интересы Англии. Обеспечат ли ему денежную поддержку? Конечно, обеспечат! Это был ловкий политический ход.