Тем временем рыцари вернулись на ристалище и выстроились в две линии напротив друг друга. Командиры обоих отрядов коротким галопом объезжали турнирное поле, принимая приветствия зрителей. Встретившись напротив помоста, Гай и Лончем развернули лошадей так, чтобы оказаться лицом к почетным гостям, и одновременно склонили копья.
– Благородные рыцари избрали дам, которым они хотят посвятить свою победу! – провозгласил герольд.
Лончем, не сводивший с Марианны глаз, в которых горело торжество, протянул к ней копье. Она, пожав плечами с королевским безразличием, открепила от волос вуаль и повязала ее на древко копья. Гай склонил наконечник копья к коленям леди Беатрис, и та, вспыхнув от радости, торопливо привязала к копью шелковый шарф. Но Гай едва ли заметил как восторг выбранной им дамы, так и сам ее шарф, развевавшийся на его копье. Его темные глаза, едва различимые в прорези шлема, неотрывно смотрели на Марианну, и она, поймав взгляд Гая, едва заметно улыбнулась в ответ.
****
После окончания рыцарского турнира, торжественного объявления королевы любви и красоты и увенчания победителя венцом доблести поле разровняли. Начались приготовления к состязанию лучников.
Пунцовая от счастья леди Беатрис поправляла золотую корону, вновь и вновь переживая в душе тот момент, когда Гай Гисборн почтительно преклонил перед ней колено и она дрожащими от волнения руками возложила на его голову венец победителя. Марианна то и дело ловила на себе ее сочувственные взгляды. Убежденная всеми событиями в том, что Гай вовсе не питает к Марианне той приязни, о которой так уверенно заявляла леди Клод, леди Беатрис больше не испытывала ревности. Теперь она считала, что Марианна глубоко переживает неудачу Лончема, из-за которой не стала королевой турнира. Счастливая сама, леди Беатрис всем сердцем желала, чтобы были счастливы все вокруг, и от души сочувствовала Марианне.
Тем временем на поле расставили мишени – большие деревянные круги на треножниках, и на ристалище стали сходиться лучники. Их было много: к состязанию допускались все желающие независимо от сословной принадлежности. Каждый из них перед началом стрельбы называл свое имя, стражники, наблюдавшие за мишенями, объявляли о точности выстрелов, а герольд решал, кто из участников допускается к следующему туру, и громко выкрикивал имена.
В этом состязании не было и следа той торжественности, которой отличался турнир рыцарей. До галереи с поля долетали громких смех, одобрительные крики и язвительные шутки, которыми зрители провожали незадачливых стрелков.
Клэренс, стоя за спиной Марианны, дотронулась до ее руки, отвлекая от состязания.
– Взгляни! – почти беззвучно шепнула она, указывая глазами на столик возле кресла шерифа. – Ты видишь, что приготовили в качестве приза для победителя?
Марианна увидела на покрытом алым шелком столике выкованную из серебра стрелу с наконечником и оперением из чистого золота и узнала в ней святыню времен, когда Англия была еще свободна от норманнского владычества. Века приглушили блеск благородного серебра, но будь стрела только что выкована, она не стала бы значить больше в глазах и простых саксов, и саксонской знати.
– Стрела Веланда! Легенда гласит, что он сам ее выковал, и тот, кто владеет этой стрелой, вовек не будет знать поражения! И теперь из-за сакрального атрибута идет спор, словно из-за пригоршни монет! – нахмурившись, тихо воскликнула Марианна, но оказалось, недостаточно тихо.
– Вот как – сакральный атрибут?! – раздался резкий голос епископа. – Я вообще считаю, что этот противный истинной вере символ надо было и впрямь переплавить на монеты, а не делать из него награду, – тут я с вами согласен!
– Переплавить стрелу легко, – спокойно ответила Марианна, – для памяти народа вам понадобится не одно столетие!
Унизанная перстнями холеная рука епископа легла поверх руки Марианны, обдав ледяным холодом. Марианна повернула голову и встретилась взглядом с его желтыми, как у рыси, и такими же ледяными глазами.
– Леди Марианна, вы же умница и понимаете, что подобная дерзость в разговорах со мной не доведет вас однажды до добра. Вы считаете себя неуязвимой даже для церкви? А если я припомню вам, например, руны? Те самые, за раскладом которых вас застали в монастыре и нещадно высекли? Если я узнаю, что вы по-прежнему обращаетесь к ним, то вы уже не отделаетесь так легко!