— Кто выключил музыку? — рявкнул Мун.
Он оглянулся. Шкала радио мерцала зеленым. Кнопка на проигрывателе горела красным. Он вспомнил, что вертушка проигрывателя останавливается автоматически. Когда он включил приемник, голоса и музыка смешались. Он вернул иглу на место и услышал, как станция с тихим потрескиванием исчезла из эфира.
Мун вернулся на кухню и принялся печатать свой дневник.
«29 января. По своей привычке проснулся поздно…»
Печатал он плохо, а когда приходилось обдумывать предложения, обнаружил, что у него нет стиля и все выходит напыщенным. Он решил, что для его целей это сгодится. Но утрата записной книжки изрядно все затрудняла. Что-то он не мог вспомнить: краткую речь лорда Малквиста перед домом умирающего героя; цвет его смокинга; разговоры о его книге, жене, оладьях. Все это Мун запамятовал и был достаточно честен, чтобы чувствовать себя виноватым. Он полагал, что результаты работы первого дня придутся девятому графу не по вкусу. Джейн вернулась домой голая и зареванная. Он соблазнил ее стоя, прижав к стене.
И тут его разбудил Воскресший Христос.
Он тряс Муна за плечо, что-то безумно бормоча.
— Эй!
Мун сел на стуле. Он уснул за столом. Чувствовал он себя отвратительно, лицо затекло и побледнело.
— Эй! Тут произошло смертоубивство! Говорю вам, по всей лавочке валяются трупы!
— Ничего страшного, — сказал Мун. — Я в курсе.
Он подошел к раковине и плеснул водой в лицо. Нога затекла и болела.
— Тогда кто это сделал?
Мун прохромал мимо него в гостиную. Все краски в комнате выглядели выцветшими. Мари и генерал лежали там, где он их оставил. Повсюду валялись осколки разбитой бутылки и овчарки. Мун не знал, что делать.
«Для таких случаев должна быть специальная служба. Пришлите сюда несколько парней, пока не вернулась моя жена. Трупы ее раздражают. Они и меня раздражают. Не хочу иметь с этим ничего общего. Я буду наверху, а когда спущусь, все должно быть в порядке. Чек пришлю по почте».
— Это не я, так-растак, я человек мирный.
— Ты был пьян, — сказал Мун. — Откуда тебе знать?
Воскресший Христос посмотрел на него и в долгом дружеском отрицании выпустил из щек воздух. Он покачал головой:
— Что я… слушьте, я никогда их прежде не видел.
— Не бери в голову, — сказал Мун. — Избавься от них и прибери здесь. Моя жена скоро вернется.
— Избавиться от них?
— Да. Я буду наверху, чек пришлю… я тебе заплачу.
— Обождите минутку, ваша честь, обождите минутку — от тел не так-то легко избавиться. К тому же при чем тут я, я их вовсе не убивал.
— Я этого и не говорил.
— Правда? — Воскресший Христос с надеждой и мольбой посмотрел на него.
— Я сказал, что если бы их убил ты, ты бы этого не знал, потому что был пьян.
— Но я не убивал.
— Тогда все в порядке. Я звоню в полицию.
— В полицию? Да, еще минутку, сэр, я не знаю, что мне…
— Они знают, что делать, — сказал Мун. — Это их работа.
Он выглянул в окно. Начинало светать. Осел стоя спал у ограды.
— Слушьте, я хочу сказать, у меня нет опыта… я не знаю, как это сделать, — сказал Воскресший Христос.
— Это довольно легко. Просто вытащи их на улицу, найди какое-нибудь место и там брось.
Воскресший Христос опять покачал головой:
— Ничего я в этом не понимаю. Нельзя же ходить по улицам и таскать вот так тела.
— Не думаю, — сказал Мун. Он так не думал. Несмотря ни на что. — Мне надо здесь прибраться, — добавил он.
Мун сдвинул к стенам всю мебель с ковра. Подтащил генерала к Мари и набросил на них ковер. Так-то лучше. После долгой возни ему удалось довольно туго завернуть оба тела в ковер.
— Принеси веревку.
Воскресший Христос осмотрелся, пытаясь понять, где в комнате лежит веревка.
— А где вы держите веревки, ваша честь?
— Мы не держим веревок, — сказал Мун. — Не знаю.
Он раздраженно прошел на кухню. Он никогда нигде не видел ни кусочка веревки. Поднялся наверх и вернулся с поясом от халата Джейн и с кожаным ремнем. Он перевязал свернутый ковер с обоих концов, соорудив семифутовую рождественскую шутиху.
— Вот так, — сказал Мун. — Поехали.
Воскресший Христос бросил на него испуганный взгляд и замямлил:
— Я не могу… я не… не думаете же вы…
— На осла, — сказал Мун.
Он ухватился за один конец ковра, а Воскресший Христос с сомнением взялся за другой. Концы оторвались от земли довольно легко, но середина покоилась на полу.
Они выпустили концы.
— Приведи осла, — сказал Мун.
— Привести? Куда?
— Сюда. Приведи.
Воскресший Христос выглядел так, будто вот-вот расплачется. Но он вышел, а Мун уселся на ковер. Вспомнил, что сидит на Мари, поэтому встал и посмотрел в окно на Воскресшего Христа. Тот за уздечку втягивал осла по ступенькам. Осел вошел в комнату и встал у камина, чувствуя себя как дома, словно в детской сказке. Мун и Воскресший Христос боком взвалили ковер ослу на спину. Он угрожающе закачался.
— Тебе придется сесть сверху, — решил Мун. — Иначе они свалятся.
Воскресший Христос стиснул его руку и взмолился:
— Слушьте, ваша честь, я ж не знаю, куда их везти… меня в любую минуту могут остановить, в любую. Что я им скажу?
— Что ты торговец коврами. Армянин. По-английски не говоришь.
— Но я Воскресший Христос!.. Дело дрянь. Мун и забыл.
— Ну так и скажи им это.
Ковер доставал Воскресшему Христу до плеч.
— Я не могу туда залезть, сэр, — пожаловался он.
Мун подвел осла к стулу с прямой спинкой. Воскресший Христос забрался на стул, словно на собственный эшафот, и перекинул ногу через чудовищное седло.
— Ей-ей, как на верблюде каком-нибудь. — Он опасливо глянул вниз.
Мун вывел осла в прихожую. «Хвала Воскресшему Аллаху. Если я кому-нибудь понадоблюсь, найдете меня в Британском музее, я буду описывать черепки, пока мимо летят годы. С меня и прошлого хватит». Передняя дверь распахнулась, и в проеме нарисовался Долговязый Джон Убоище: ноги врозь, шляпа прямо, левая рука расслабленно висит у бедра. Убоище стрелял с левой руки.
Увидев его, Воскресший Христос тихо вскрикнул.
— Рановато пока, — сказал Убоище. Он внимательно посмотрел на идущего к нему через прихожую осла. — Славно. — Он взял у Муна уздечку и остановил осла. — Занятно.
Мун смотрел. Он тут ни при чем, он просто зритель. Это личная точка зрения.
Воскресший Христос молчал.
— Не понимаю, — сказал Убоище. — Чем он торгует? Фильмами об Иисусе?
— Коврами, — сказал Воскресший Христос. — Я не говорить по-английски, я американец. — Ему удалось изобразить некоторую надменность, но под взглядом Убоища она увяла.
— Всю ночь?
— Да, ваша честь.
Лицо Убоища пыталось передать чувства, которые он не мог выразить словами. Его рука, стремительная, как гремучая змея, дернулась, и револьвер со стуком упал на пол. Он наклонился, подхватил его одним плавным движением, выпрямился и прицелился Воскресшему Христу в грудь.
— Не стреляйте! — взвизгнул Воскресший Христос.
— Ты кувыркался на своем ковре с моей кралей? — проскрежетал Убоище.
— Я никогда ее прежде не видел, — пропищал Воскресший Христос. — Ваша честь, я маленько перебрал огненной водицы и ничегошеньки не помню.
Лицо Убоища расплылось. Он опустил револьвер.
— Ради тебя. — Он разрыдался. — Ради грязного плюгавого неотесанного торговца коврами. Я убью эту сучку.
Он выпустил уздечку, с криком и слезами бросился наверх и исчез на лестничной площадке. Мун пнул осла по задним ногам, и тот размашисто вышел в дверь и спустился по ступенькам. Воскресший Христос чуть не упал, но осел вовремя выровнялся. Мун смотрел, как они враскачку удаляются по улице.
Он слышал, как Убоище распахивает и захлопывает двери и орет: «Фертилити!»
— Ее здесь нет, — сказал Мун, когда снова увидел ковбоя.
Убоище уселся на верхнюю ступеньку и разрыдался в рубашку. Мун поднялся и сел рядом с ним. Убоище подвинулся. Мун ждал, пока он не перестанет плакать. Они сидели на верхней ступеньке.