— Мой муж! — воскликнула Джейн, вскинув руку к губам.
«Бо-оже, храни» — он понял, что подсознательно вторил гимну. Когда он добрался до «королеву», шар лопнул, и взрыв вышиб из него дух.
Клочья красной резины шлепались на площадь. Несколько человек, невесть чем тронутые, захлопали.
Глава шестая
Почетная смерть
I
— Но, мои милый мальчик, — сказал девятый граф, — какой трогательный жест!
— Постыдился бы, — сурово сказала Джейн.
— Вот это лев, — сказал Воскресший Христос.
— Я разделяю ваши чувства, милый мальчик, но чего вы надеетесь добиться жалкой демонстрацией неуважения?… Вы определенно никого не переубедите, вас просто-напросто сочтут циником. О'Хара, нельзя ли ехать побыстрее?
— Ты выглядел совершенно, совершенно возмутительно, — сказала Джейн. — О чем ты только думал?
«Не знаю».
— А он, как пить дать, так и не прочухал, кто на него напал, — горько сетовал Воскресший Христос. — Чертов кровожадный скотский нехристь из края язычников…
— Я попросил бы вас не выражаться, мистер Христос. Моя вера в вашу божественность уже не та, что прежде.
— Ха! Где ж теперь я раздобуду себе осла?
— Это уж не моя забота.
— Хвала Господу и святым отцам, но лев-то ваш.
— Должно быть, осел чем-то разозлил Ролло — возможно, своим ослиным видом.
— И ради всего святого, перестань плакать, — попросила Джейн. — На кого, по-твоему, ты похож?
«Не знаю».
— Видите ли, мистер Мун, вы просто расстраиваете себя. Эти знаки протеста совершенно бессмысленны — пустая трата сил, ничего не могущая изменить, и менее всего — абсурдно укоренившуюся в глазах общества репутацию.
— Ты ведь просто-напросто привлекал к себе внимание, — корила его Джейн.
— Я разделяю ваше недоверие к миру, он несправедлив, несуразен и преступно неразборчив. Но поймите же, что данный порок не есть заблуждение общества, он пронизывает все его устройство. Сама эта улица — памятник ему.
— Ей-ей, славный был ослик.
— Сущее ребячество.
«Как с гуся вода».
— …с одной стороны — Адмиралтейство, с другой — Военное министерство, постоянно растущие монолиты, обладающие постоянно убывающей силой, что дается чудовищной ценой, и движимые мотивами, которые столь затуманены временем и выгодой, что конечный вред можно будет приписать лишь поворотам истории.
— Я не знал, куда себя приложить.
— Ara!.. A вот и граф маршал Хейг,[22] человек, который спас бы несчетное множество жизней, избрав себе иную профессию, которая позволила бы ему потакать своему тщеславию и некомпетентности, ныне отлит на коне в бронзе и без тени самосомнения взирает на кенотаф с надписью «Геройски павшим». Справа — Даунинг-стрит, министерство иностранных дел и министерство дел внутренних…
— Самый славный ослик, которого я когда-либо…
— Мерзость, выставленная всем напоказ…
— …с неубывающим интересом снова и снова совершают все то же открытие: моральный долг и практическая необходимость противоречат друг другу, из чего и проистекает практика вождения народа за нос, творимая в духе благочестивого лицемерия.
— Надеюсь, это будет тебе уроком — посмотри на свою одежду.
— Справа — министерство обороны, последний оплот против коммунизма извне, слева же — Новый Скотленд-Ярд, последний оплот против анархии изнутри. Вас никогда не посещает мысль, что добро и зло не так уж четко разделены?… Ну конечно же!.. Какая избитая мудрость!..
— Откуда кровит?… Дорогой, ты такой дурачок… У тебя есть платок?
«Ты не можешь ко мне прикоснуться, я неприкасаем».
— Перед вами — три сословия: духовные лорды, лорды светские и общины… Но чу! Что слышу я, не проповедь ли это, что драпирует музыкой органной покорность вкупе с самоотреченьем? Иль это шепоток собрания епископов, которые гадают, зачем Господь не истребит зловредных насекомых?
— Но вот что я те скажу, парень, — этот ковер…
— Палата лордов, иллюзия, которую я никогда не был в силах разделить, — ответственность без власти, прерогатива евнухов на протяжении столетий… А палата общин, унылые, безрадостные социалистишки, движимые злобой и завистью, и самодовольные, заносчивые тори, движимые инстинктом самосохранения… О Матерь Парламентов! Светлейшее воспоминанье о мифическом личном участии. Поворачивай домой, О'Хара!
— …не вздумай вешать их на меня, парень, у меня свидетели есть…
— И Вестминстерское аббатство, где коронуют монархов, которые потом восседают, словно рабочие модели, на каминной полке нации, с фламинго в саду. Почему же меня никогда не приглашают на крокет? Почему? Ах, милый мальчик, как я оплакиваю угасание божественного права королей, ведь оно помещало корень всех бед в одного человека… а как теперь уследишь за его разрастанием?
— Говорила я тебе, что дядя Джексон, этот грязный старикашка, не может сделать настоящую бомбу. Но ты же ничего не слушаешь.
— Дорогая Джейн, это не имеет ни малейшего значения. Дело в том, что даже будь эта бомба настоящей, она была бы недостаточно велика, чтобы что-нибудь изменить. Нет, мистер Мун, вам просто надо переменить свое отношение, разорвать связь. Идеализм есть тонкая грань безумия… милый мальчик, утешьтесь мыслью, что если жизнь — это погоня за совершенством, то несовершенство лежит в основе жизни.
«Пожалуйста, не надо продолжать. Мне все равно».
— Ты слишком много держал в себе, вот что я думаю.
— Ей-ей, ну и дела.
— Иными словами, мистер Мун, остается лишь выживать в тех удобствах, которыми располагаешь… Слава богу, мы наконец дома.
«Позвольте мне исчезнуть в южноамериканских джунглях и кончить дни свои в довольстве и смиренье, читая Диккенса тому, кто станет слушать».
II
Воскресший Христос выбрался первым, за ним последовал девятый граф, который повернулся и протянул Джейн вялую руку. Она игриво спрыгнула в его объятия, чуть не сбив его с ног, и вцепилась в него, задрав до бедер юбку. Он с трудом донес ее до ступенек.
Мун обнаружил, что не может шелохнуться. Его левая нога безжизненно повисла, прилипнув к туфле, а правая промерзла и затекла. Перенеся вес на руки, он осторожно спустился на дорогу. Разжав руки, привалился к колесу. Левый рукав порвался, и кровь стекала по руке, высыхая на тыльной стороне. Карета качнулась, и в поле зрения появились ноги О'Хары.
— Эй, — сказал О'Хара. — Эй!
— Да нет, все в порядке. Хочу посидеть минутку тут. Он привалился спиной к колесу. С одной стороны тротуара на него глазел продавец газет. С другой из разных дверных проемов выглядывали дворник, продавец заводных пауков и длинноусый мужчина. Перед ним Бердбут в штатском и с чемоданчиком в руке придерживал открытую дверь дома лорда Малквиста.
Девятый граф опустил Джейн на землю.
— Бердбут!
— Доброе утро, милорд.
— В чем дело?
— Тут заварилась каша, милорд.
— Неужели?
— Боюсь, что так, милорд. Сэр Мортимер наложил мораторий на долги имения, и вскоре прибыли оценщики.
— Не понимаю, о чем вы. Пусть лучше сюда явится сэр Мортимер.
— Понимаю, милорд, он заедет за ее светлостью сразу же после похорон. Сэр Мортимер и некий мистер Фитч приходили проведать вас вчера вечером. Сэр Мортимер ушел через полчаса, но, видимо, наказал мистеру Фитчу подождать, пока вы не вернетесь домой. Мистер Фитч ждет в библиотеке, милорд.
— Ничего, пусть почитает.
Но тут за спиной Бердбута возник помятый и запыхавшийся Фитч.
«Входит Вестник», — подумал Мун, ожидавший, что Фитч преклонит колени и выпалит какую-нибудь весть о поражении на поле боя.
Но Фитч оправился и заговорил довольно ровно:
— Лорд Малквист?
— Полагаю, да, но вы застали меня в доверчивом настроении.
— Меня зовут Фитч, милорд.
— Как поживаете? Дорогая, позвольте представить вам мистера Фитча. Мистер Фитч — миссис Мун. А также мистер Христос и — куда же он запропастился, а, старина, вот вы где — мистер Мун.
22