— Кто это восхитительное создание? — поинтересовался девятый граф.
Мун не ответил. Он шатко взошел по ступенькам, положил руки на плечи Мари и порывисто обнял ее. Когда ей удалось высвободиться, он прошел мимо нее в дом. За ним последовал лорд Малквист, остановившийся, чтобы поднести пальчики Мари к губам.
В гостиной на диване лежала голая, за исключением шелкового халата, Джейн. На коленях рядом с ней стоял ковбой и втирал крем в ее левую ягодицу.
— Дорогой! — приветствовала она его. — Какой чудный способ приходить домой! Сегодня будет такой романтичный день! — А ковбою сказала: — Чудненько, милый, этого хватит, — и встала, когда в комнату вошел лорд Малквист.
— Позвольте представить вам мою жену Джейн, — сказал Мун. — Лорд Малквист.
— Очаровательно, — произнесла Джейн. — Простите, что застали меня такой растрепой.
— Моя дорогая миссис Мун, если можно так выразиться, нас обоих стоит поздравить.
Джейн прыснула.
— А это, — она махнула рукой в сторону ковбоя, который поднялся и обиженно уставился на них, — мистер Джонс.
— А! — весело сказал девятый граф. — Полагаю, вы герцог Веллингтон!
— Плевать мне, чем вы торгуете, отвяжитесь от меня, — ответил ковбой.
— Полно, Джаспер, — упрекнула его Джейн, — не ревнуй. Лорд Малквист всегда так одевается, а, ваша светлость?
— Это зависит от оказии, миледи. У меня много одежды.
Мун отвернулся. Он отнес бомбу наверх, в спальню, и устало сел. Положил бомбу на колени и сгорбился над выпуклым, с плоским дном корпусом в форме граната. Он вдруг почувствовал себя подавленным. Он знал, что самоопрашиванье закончилось неудачей. Попытался пришпилить эмоции к стенке, но ему не хватило слов, чтобы их пронзить. Его самоуверенность осталась непоколебленной — куски в глубине еще сходились, — но он знал, что кончит психом, так как ему не хватает слов, чтобы передать определенную боязнь чего-то столь же реального, как кофейник, но только это не кофейник, у него даже не хватает слов, чтобы это сформулировать. Он мог выбрать растущую опухоль, отделить от нее часть и вынести ее на свет, но она тут же становилась несерьезной. Несомненно, мистер Мун, улицы в определенное время дня становятся довольно людными, но я не вижу никакой причины для беспокойства, даже если вы считаете, что Католическая церковь слишком полагается на метод естественного цикла… (Не в этом дело, не совсем — все расширяется, — а я не знаю никого, кто до конца порядочен или порядочен хотя бы наполовину, а люди этого не знают, потому что непорядочность сейчас в порядке вещей, а искренность не сыщешь днем с огнем, а голод — это статистика, а выгода — бог, а белого носорога уничтожают ради торговли поддельными афродизиаками!) Но, дружище, не можем же мы все швырять бомбы из-за того, что становится все меньше и меньше контроля над все большим и большим количеством людей, а мир сводится к перемещению денег, которые твой разум не в силах отследить, или к любому другому неврозу, которым ты, по-видимому, страдаешь… (А что мне делать?… написать письмо в «Таймс»?) А почему бы и нет? Тебя прочтут влиятельные люди. Можешь начать переписку, попадешь в передовицу, в палате поставят вопрос и постепенно вернутся к меновой торговле, если ты этого хочешь.
(Вовсе не это,
вовсе не это я хотел сказать. Но когда я сформулирую это в словах, когда я сформулирую это, пришпилю к стене булавкой, когда это будет пришпилено к стене булавкой, то как я начну?…)
А как ты осмелишься?
(Вот тут он меня поймал. Как я осмелюсь?) И все-таки Мун знал: что-то прогнило. Он удерживал испарения в сложенных лодочкой ладонях, но они не желали кристаллизоваться. У него не хватало слов. Но чем бы это ни было, оно реально, и даже если оно находится внутри его, у него есть бомба, а бомба сулила очищение. Он осмелится.
Глава вторая
Несколько смертей и уходов
I
Вскоре он услышал, что кто-то поднимается по лестнице, и в открытой двери скромно мелькнула юбка Мари, но сама она в комнату не заглянула. Мун подождал, пока она не зашла в свою комнату дальше по коридору, а затем, положив бомбу на постель, снял пальто, вышел из комнаты и остановился наверху лестницы. Он слышал веселый визг Джейн, необузданную русскую музыку и ковбойские вопли Джаспера Джонса. Он повернулся и постучал в комнату Мари.
— Кто там?
— Это я, — ответил Мун.
В паузе он представил себе ее: настороженная, хрупкая, пугливая, точно мышка. Он услышал осторожное позвякивание цепочки, и дверь приоткрылась на четыре дюйма, туго натянув цепочку между их лицами.
— Да, мсье? — Осторожные глаза зверька над цепочкой.
— Мари… — сказал Мун.
Она спокойно ждала, и у Муна все внутри обмякло при виде ее серьезной кроличьей мордочки.
— Сколько тебе лет? Я хочу сказать, я видел, как ты прошла мимо, и…
Она серьезно смотрела на него.
— Ты счастлива?
— Мсье?
— Мари, ты такая славная. Миссис Мун хорошо за тобой присматривает?
Мари осторожно кивнула.
— Ты такая тихая и ласковая. — Мун барахтался в своем участии к ней и не мог найти слов. — Должно быть, за тобой так приятно присматривать… пожалуйста, скажи мне, если я что-нибудь могу…
Банальность этих слов взбесила его. Он наклонился и сжал цепочку зубами. Уголки ее рта чуть дрогнули, но она не улыбнулась. Мун выпустил цепочку.
— Откуда ты родом? — мягко спросил он. — Из Парижа?
— Мсье?
— Откуда ты приехала?
— Меня прислало агентство.
— Тебе здесь нравится?
— Да, мерси бьен, мсье. Благодарю вас, очень.
— Я только хочу сказать, — произнес Мун, — я рад, что ты живешь в моем доме, потому что ты такая… простая. — Через минуту ему придется ее съесть. — Я хочу сказать, у тебя такие маленькие грудки и… — («Я вовсе не это хотел сказать».) — Ты так молода, тиха, спокойна, ласкова, тиха и молода — можно мне иногда тебя навещать? Ты будешь со мной говорить?
Мари улыбнулась, кивнула и наморщила свой кроличий носик, а Мун улыбнулся ей в ответ.
Он вернулся в спальню и сел на кровать. Музыка внизу достигла пика и смолкла, раздались аплодисменты в четыре руки, звучавшие будто заводные. Мимо двери спальни, не заглядывая внутрь, быстро прошла Мари, а секундой позже вошла Джейн, сняла халат и остановилась перед Муном совершенно голая, за исключением кольца с сапфиром, вставленного в пупок.
— Дорогой! Что ты сидишь тут и дуешься? Мы праздновали обряды весны!
Мун и циклопический живот подозрительно глядели друг на друга.
Джейн погрузила пальцы в шевелюру, сжала локоны и пряди цвета всех оттенков меда улыбающимся ртом и выгнулась назад, подставив Муну сапфир и распутный овал бедер. Он наклонился и сжал кольцо зубами. Когда она ловко повернулась, оно отделилось, и он едва успел оценить предложенную ему фантазию, как она ускользнула к зеркалу, мерцая умащенными холодным кремом ягодицами.
— Ты не сидишь на моих трусиках?
«Так не похоже на домашнюю жизнь нашей дорогой королевы».
Он не сидел на ее трусиках.
Она подвела губы и глаза, осторожно, как ребенок, у которого на все про все лишь два цвета (розовый и зеленый).
— По-моему, твой друг очарователен… почему ты раньше не приводил его домой?
— Он мне не друг. Я на него работаю.
— Как чудно, дорогой. Я бы тоже не прочь.
Он наблюдал, как она прилаживает разные лоскуты материи — чулки, подвязки, кружева, ленточки; резинки, — придающие ее наготе праздничный вид.
— Это у тебя с ним была встреча?
— Да, — ответил Мун. — Ты ведь не верила, что у меня встреча, а?
— Ты будешь работать на него каждый день? По большей части. Это, можно сказать, постоянная работа.
Кто бы мог подумать, — сказала Джейн. Она натянула чулок и провела руками по ноге, приобретшей под ее чудодейственным прикосновением карамельный цвет. — Я думала, ты уже совсем отчаялся стать Босуэллом.