— Тем не менее все это время я знал, что именно вы работаете над миниатюрой, и буду гордиться ею так же, как и любым другим шедевром из моей коллекции.
— Вы… вы свободны от предрассудков. Не то что большинство людей.
— Ура! Наконец-то вы сказали обо мне что-то хорошее! Все эти наброски… которые вы сделали… они великолепны. Быть может, когда-нибудь вы напишете мой портрет в полный рост? Мне очень понравился крылатый шлем. Хотя в этом кроется определенная ирония, верно? Сколько раз вы меня рисовали, мадемуазель Коллисон?
— Я хотела нарисовать как можно больше вариантов вашего портрета, а затем слить их все воедино. Чтобы ничего не упустить.
— Сказано великим художником! — Он снова взял в руки миниатюру. — Я бы не назвал это лицо особенно привлекательным, вы со мной согласны? Или особенно добрым… В нем явно проглядывает жестокость… и все прочие неприятные черты моего характера, которые, увы, вам удалось выявить.
— На портрете изображены вы, барон, а не Прекрасный принц.
— Да, для этого вам потребовался бы Бертран. Поскольку портрет — дар моей невесте, я назову его «Демон-искуситель». Полагаете, это будет прилично?
— Возможно, — как можно более равнодушно произнесла я. — Вам виднее.
Я немного покраснела. Казалось, он знает обо мне слишком много. Если я какой-то период времени внимательно наблюдала за ним, то он тоже изучал меня.
— И что же вы теперь собираетесь делать? — поинтересовался он.
— Поеду писать портрет принцессы, если вы того пожелаете, господин барон.
— Я имел в виду — после этого.
— Мы вернемся домой.
— А потом? Если я все правильно понял, ваш отец уже не сможет работать.
— Он еще на многое способен. Ему не под силу лишь самые мелкие детали.
— Есть план. Я представлю миниатюру гостям. Вы же знаете, все этого с нетерпением ожидают. Они только о ней и говорят. Я устрою бал, на котором будет выставлено ваше произведение. Ювелир уже работает над оправой. В золотой рамке, окруженная сверкающими драгоценными камнями, миниатюра будет смотреться достаточно величественно. И тогда… тогда я им все расскажу. Я представлю вас как автора миниатюры, поведаю трогательную историю о надвигающейся на вашего отца слепоте… и сообщу, что в лице его дочери мы имеем художника, достойного занять почетное место в ряду своих знаменитых предков.
— Зачем вам это?
— Зачем? Ах, мадемуазель Коллисон, разве вы сами не понимаете? Это все богатые люди. Многие из них захотят иметь миниатюру от Кейт Коллисон. Я согласен с тем, что в них, возможно, и есть какое-то предубеждение против вашего пола. Но ваша маленькая хитрость, хотя вы и не смогли ввести меня в заблуждение, все же удалась в полной мере.
— Вы сделаете это… для нас?
Он насмешливо улыбнулся.
— Я способен на многое ради великого художника, — ответил он.
Я не хотела оставаться в этой комнате, где на мое лицо падал такой яркий свет. Не хотела, чтобы он знал, в какой тревоге я жила все это время и какая радость меня теперь охватила. Ирония ситуации заключалась в том, что этой радостью я была обязана именно ему, и мне очень трудно было это принять.
— Спасибо, — пробормотала я.
Затем повернулась и медленно вышла. Он не пытался меня остановить, но я почти физически ощущала его взгляд.
Увидев готовую миниатюру в обрамлении драгоценных камней, я поняла, что это самое большое из всех возможных наших достижений. Отец был в восторге от того, что отпала необходимость лгать, что барон и не думает злиться, а, напротив, восхищается моей работой и намерен продемонстрировать ее знатным гостям в большом зале своего замка, при этом представив меня как автора шедевра искусства миниатюры.
В беседе с отцом барон выразил свое сочувствие по поводу постигшего его несчастья и поздравил с тем, что он в полной мере передал дочери свой редкий дар.
Я не видела отца таким счастливым с того самого момента, как он узнал о грядущей слепоте, и должна была признать, что этой эйфорией полностью обязана барону, к которому, тем не менее, продолжала испытывать устойчивую антипатию.
Он, похоже, всерьез увлекся устройством наших дел. Покинув Сентевилль, я намеревалась отправиться в Париж, а отец — вернуться домой. Больше не требовалось изворачиваться и хитрить. Отныне, несмотря на принадлежность к женскому полу, меня везде примут как мастера, как подлинного художника и будут уважать наравне с отцом и знаменитыми предками. Барон об этом позаботится.
— В глубине души я рассчитывал на нечто подобное, — сказал отец, когда мы остались одни. — Теперь мне уже не так обидно терять зрение. Ты продолжишь наше дело, и ему уже не будет препятствовать тот факт, что ты — девушка. Вот теперь я исполнил свой долг. И так благодарен барону за то, что он устраивает этот… праздник или что там еще… за то, что он хочет помочь тебе… Он так влиятелен, и его слово значит очень много.
Бертран теперь смотрел на меня с каким-то благоговением.
— Вы стали прекраснее, чем когда-либо. Я должен относиться к вам с еще большим почтением.
— Оставайтесь самим собой. Совершенно искренне заявляю, что именно благодаря вам я с самого первого дня почувствовала себя здесь так хорошо. А это ведь очень важно для творчества.
— Значит, между нами все остается как было?
— А разве может быть иначе?! — воскликнула я, а он ласково пожал мне руку.
Николь тоже пришла поздравить меня с успехом.
— Миниатюра прекрасна, — сказала она. — Она просто изумительна. Барон в восторге.
— Он мне об этом сказал.
— И он очень хочет… как он это называет, вывести вас в свет. Он ненавидит предрассудки, которые могли бы помешать вам добиться успеха.
— Меня, честно говоря, удивило то, что он предпринимает все это ради меня, — сказала я. — Мне кажется, неправильно…
Она улыбнулась и покачала головой.
— О, в нашей жизни столько всего, что кажется совершенно неправильным! — перебила она меня. — А ведь зачастую мы знаем о других людях очень мало, так что кто может сказать со всей уверенностью, правильно или неправильно поступает его ближний?.. Теперь что касается великого события. Ролло поручил мне все организовать. Он собирается представить вас в самом лучшем свете и объявить, что вы направляетесь в Париж. Скорее всего, кое-кто из гостей пожелает, чтобы вы написали для них миниатюры, и тогда вы получите новые заказы.
— Разумеется, это очень благоприятные условия для начала карьеры. Отец…
— Вы можете не беспокоиться о своем отце. Если хотите, барон поручит кому-нибудь сопровождать его в Англию и опекать на протяжении всего путешествия.
— Он пойдет и на это?
— Разумеется.
— Я потрясена его добротой.
— Когда барон берется за что-либо, то ничего не делает наполовину. Что вы собираетесь надеть по этому случаю?
— Даже не знаю. Я не брала с собой много одежды… В любом случае, нет ничего, в чем бы я достойно смотрелась в обществе элегантных француженок. Наверное, придется обойтись зеленым бархатным платьем.
— Прекрасное платье. Вы позволите прислать мою служанку, чтобы она сделала вам прическу?
— Вы так добры. Я знаю, мои волосы постоянно растрепаны.
— Очень красивые волосы. Им всего лишь требуется немного внимания.
Она ободряюще улыбнулась. Несмотря ни на что, Николь мне нравилась. Хотелось поговорить с ней по душам, спросить, как она себя чувствует, пребывая в этой двусмысленной ситуации. Она держалась, как полноправная хозяйка дома, и все принимали ее в этом качестве, но вместе с тем ее любовник не делал никакого секрета из того, что вскоре женится на другой женщине…
И вот настал великий день. Я была безмерно взволнована, как и мой отец. Служанка пришла уложить мои волосы. Результат был ошеломляющим. Она принесла с собой гребень, инкрустированный зелеными камнями, как раз под цвет платья. Когда она закрепила им мои волосы, я стала совершенно другим человеком, вполне достойным общения с изысканными гостями, заполнившими парадный зал. Но, возможно, это ощущение развеется, когда я войду туда… Так ведь бывало даже в Фаррингдон-холле…