«Как отрадно знать, — писал отец, — что семейная традиция продолжается».
За это время они с Клэр дважды приезжали в Париж.
Он почти полностью ослеп, и мне становилось все труднее разбирать его почерк. Вместо него часто писала Клэр. Она сообщала, что хотя ухудшение его зрения происходило постепенно, оно, тем не менее, было неотвратимым. Однако отец смирился с этим и коротал дни в беседах с Клэр. Она все чаще и чаще читала ему вслух. Он был в курсе всех новостей и всегда интересовался событиями во Франции.
«Я не читаю того, что, как мне кажется, могло бы огорчить его, — писала Клэр. — Отца очень тревожит нынешняя ситуация во Франции. Похоже, у вас наблюдается некоторое разочарование в императоре и императрице. Я знаю, что она очень красивая, но мы слышали, при этом весьма экстравагантна. Кроме того, она испанка, а французы никогда не любили иностранцев. Взять, к примеру, Марию-Антуанетту. Как они ее ненавидели! Мне кажется, твой отец опасается, что у вас могут повториться события восьмидесятилетней давности».
Прочитав эти строки, я не обратила на них особого внимания. Жизнь в Париже была такой безмятежной. Мы устраивали приемы, собирая у себя талантливых и умных людей. Они говорили больше об искусстве, чем о политике, но я заметила, что последняя начинала все чаще закрадываться в наши диспуты.
Николь была полностью удовлетворена своей жизнью. Если время от времени она и заводила с кем-нибудь интрижку, по-настоящему серьезных отношений при этом не возникало. Я ее ни о чем не спрашивала, а она мне ничего не рассказывала. Полагаю, она всегда отдавала себе отчет в том, что я не в состоянии полностью избавиться от англо-саксонской респектабельности, как она называла эту черту характера, и потому старалась щадить мои чувства.
У меня тоже хватало поклонников. Я никогда не была красавицей, но живя столько лет с Николь, кое-чему у нее научилась, и в первую очередь спокойствию и равновесию.
Мне нравился кое-кто из поклонников, но на интимные отношения я была неспособна. При первых признаках сближения я внутренне сжималась, и передо мной вновь и вновь возникало похотливо ухмыляющееся лицо насильника. С годами оно все более походило на химеру с фасада собора.
Мои работы пользовались неизменным успехом. Коллисоновская миниатюра в Париже считалась непременным атрибутом высокого социального статуса. Что же касается моего пола, то в соответствии с изменчивым характером моды он из недостатка превратился в достоинство.
Мы все были счастливы. Я наняла для Кендала няню-гувернантку, так как не могла требовать от Николь, чтобы она гуляла с ним каждый день. Впрочем, время от времени они с большим удовольствием отправлялись на совместную прогулку. А няня, Жанна Колле, оказалась прекрасной женщиной, доброй, но в то же время строгой. Это было как раз то, что нужно Кендалу, и он сразу же привязался к ней.
Кендал был очаровательным ребенком. Временами он шалил, как и большинство детей, но его проказы никогда не бывали жестокими. Пытливый ум зачастую проявлялся в порче некоторых вещей, но моим сыном никогда не руководило желание навредить.
Как матери, он казался мне идеальным ребенком, но, однако же, и другие люди влюблялись в него с первого взгляда. Куда бы мы ни приходили, он везде оказывался в центре внимания. Даже суровый консьерж расплывался в улыбке, когда Кендал проходил мимо, направляясь на прогулку. Возвращаясь, он всегда вбегал ко мне в комнату и взахлеб рассказывал о людях, с которыми познакомился в саду. Его речь была очаровательной смесью французского и английского, и, возможно, это тоже добавляло ему определенного шарма.
Люди неизменно обращали на него внимание, так что я вначале не придала значения его рассказу о некоем мсье из сада.
В это время возникла мода на воздушных змеев. Дети каждый день запускали их в Люксембургском саду. У Кендала был очень красивый змей, на котором была изображена орифламма[23], древний стяг Франции. Золотые языки пламени на алом фоне смотрелись очень эффектно, и когда змей взмывал в небо, им невозможно было не любоваться.
Каждое утро Кендал со своим змеем отправлялся в сад, а возвращаясь оттуда, рассказывал мне, как высоко змей летал сегодня — гораздо выше самых высоких деревьев. Он верил в то, что змей способен полететь в Англию, в гости к его дедушке.
Затем настал день, когда он вернулся домой заплаканный и без змея.
— Он улетел, — всхлипывал Кендал.
— Как же это получилось?
— Мсье показывал мне, как запустить его еще выше и…
— Какой мсье?
— Мсье из сада.
Я посмотрела на Жанну.
— Один солидный господин, который иногда гуляет в саду. Он садится на скамью и подолгу наблюдает за тем, как играют дети. Он часто беседует с Кендалом.
— Не огорчайся, — сказала я Кендалу. — Мы купим тебе другого змея.
— Но это будет не моя орифламма.
— Почему же? Мы найдем точно такого же змея, — успокоила я его.
На следующее утро он собирался идти гулять в весьма расстроенных чувствах.
— Может быть, он уже у дедушки, — вздохнул Кендал.
Похоже, эта мысль несколько приободрила его. Затем он опять встревожился.
— Но сможет ли дедушка его увидеть?
Его личико сморщилось. Теперь он горевал не только об улетевшем змее. Он думал о том, что его бедный дедушка не увидит эту красоту. Редкий дар сопереживания располагал к Кендалу всех, с кем он встречался.
— Я раздобуду другого змея с орифламмой, даже если мне для этого придется перевернуть весь Париж, — сказала я Николь.
— Я сделаю то же самое, — ответила она.
Этим утром я ожидала заказчика, но твердо решила отправиться на поиски подходящего змея сразу же после обеда. Однако это не потребовалось. Кендал вернулся из сада с воздушным змеем в два раза больше того, что улетел. Древний символ Франции, золотые языки пламени на алом фоне, казались еще более яркими и впечатляющими.
У ребенка был такой счастливый вид, что я упала на колени и обняла его.
— Осторожно, — предостерег он меня. — Это очень ценный змей.
Я вопросительно посмотрела на Жанну.
— Это все господин из сада, — пояснила она. — Сегодня утром он встретил Кендала со змеем в руках.
— Ты хочешь сказать… он подарил его Кендалу?
— Он сказал, что в утрате предыдущего змея есть и его вина. Они с Кендалом играли все утро.
Мне стало немного не по себе.
— Не было никакой необходимости покупать змея взамен улетевшего, — пробормотала я. — А даже если и покупать, то не такого вызывающе дорогого.
Прошло еще несколько дней, и каждое утро Кендал отправлялся в сад вместе со своим змеем, а потом рассказывал мне, что запускает его вместе с «мсье из сада».
Наконец, произошло то, чего я уже давно ожидала — заказчик не смог явиться на сеанс позирования, так что можно было воспользоваться этим обстоятельством и в конце концов взглянуть своими глазами на этого «мсье из сада».
Увидев его, я окаменела, дрожа мелкой дрожью от охватившего меня ужаса. Моим первым желанием было схватить Кендала и броситься бежать со всех ног.
Этот человек уже подходил ко мне. Затем поклонился. Меня захлестнула холодная вода воспоминаний. Захотелось крикнуть ему: «Уходи! Убирайся из моей жизни!»
Он стоял передо мной и улыбался.
— Мама, — проговорил Кендал на своей очаровательной смеси двух языков, — voilа[24]мсье из jardins[25].
— Мы с Кендалом подружились, — сообщил барон.
— Как… как давно это началось? — пробормотала я.
— Достаточно давно для того, чтобы стать настоящими друзьями.
Я не могла на него смотреть. Один его вид приводил в ужас. Зная, насколько он беспощаден, мне страшно было даже подумать о том, что он может совершить.
— Как это…
— Я увидел его. Он мне понравился.
Кендал стоял рядом, переводя взгляд с него на меня.
— Мы будем запускать змея? — поинтересовался он.
23
Орифламма (от лат. aurea flamma; aurum — золото, flamma — пламя) — хоругвь аббатства Сен-Дени, выносилась на поле боя как военный штандарт (фр., ист.).