Мой голос задрожал, а на глаза навернулись слезы.
Упоминание этого имени отрезвило нас обоих. Ее смерть повлияла на него гораздо сильнее, чем он это показывал. Я спрашивала себя, что могла бы она посоветовать мне сейчас, если бы осталась жива.
И высказала то, о чем думала незадолго до его прихода:
— Хотелось бы зарабатывать что-нибудь, находясь здесь. Я не хочу зависеть от ваших милостей. Вот если бы снова начать писать портреты… скажем, миниатюру Вильгельма.
— Вильгельма! Кому нужна миниатюра Вильгельма?
— Если бы у него были хорошие родители, такой вопрос был бы неуместен. Увы, взрослые пренебрегают этим несчастным малышом. Я хочу что-нибудь для него сделать. Хочу, чтобы вы попросили меня написать его портрет.
— Хорошо, — кивнул он, — сделай это.
— Мне придется работать в замке. Здесь недостаточно света.
— Кейт, ты можешь приходить в замок, когда вздумается.
— Спасибо. Я скажу Вильгельму, что вам понадобился его портрет.
— Мне?
— Да, вам. Это его очень обрадует. И быть может, пока я буду писать портрет, вы будете заходить в мастерскую и проявлять некоторый интерес к происходящему.
— Меня всегда интересовала твоя работа.
— Пожалуйста, проявите немного интереса к Вильгельму.
— Для тебя… все, что угодно, — кивнул он.
Вильгельм пришел в восторг, когда я сообщила ему, что собираюсь писать его портрет.
— Это будет совсем маленький портрет? — спросил он. — А у Кендала тоже будет такой?
— Возможно. У Кендала уже есть несколько портретов. Я часто писала его, когда мы жили в Париже.
— Покажите.
— Не могу. Когда мы покидали город, нам пришлось оставить там все свое имущество… А теперь для начала нужно будет узнать, сможем ли мы раздобыть все необходимые краски для твоего портрета.
Ролло помог мне и в этом. Он был знаком с одним художником, живущим неподалеку, и предположил, что тот сможет поделиться со мной красками. Правда, он сомневался, что у художника найдется слоновая кость для основы портрета. Я лишь вздохнула при мысли о том, сколько всего ценного нам пришлось оставить в Париже.
Ролло отправился навестить художника и вернулся с красками и пергаментом, поскольку слоновой кости и в самом деле не оказалось.
— Отличный материал, — заверила его я. — В конце концов, именно пергамент больше всего использовали в шестнадцатом веке. На нем написаны многие шедевры.
Мальчики пришли со мной в то помещение замка, где я когда-то писала портрет Ролло. Они наблюдали за тем, как я натянула пергамент на кусок твердого белого картона, приклеила края с обратной стороны, а затем все это положила под пресс вместе с листами белой бумаги.
Вильгельм заметно волновался. Я с радостью наблюдала за тем, как проясняется его личико. Теперь он смотрел на меня с доверчивой благожелательностью.
Это будет очень интересный портрет.
Я опять почувствовала прилив энергии и радостно приступила к работе, как в старые добрые времена, оставив все свои проблемы за дверями мастерской. Работая, я болтала с Вильгельмом. Кендал сидел рядом. Он тоже рисовал Вильгельма, который, казалось, стал выше ростом, впервые в жизни почувствовав себя важной персоной, на которой сосредоточено внимание сразу двух художников.
Я решила, что буду работать над портретом очень медленно. В конце концов, главным был не сам портрет. Прежде всего я пыталась вылечить больную душу маленького человека, с которым так несправедливо обошлись.
Уроки у мальчиков были днем, а я работала только утром. Передав детей Жанне, я отправлялась на прогулку, пешком или верхом. Гуляя пешком, было очень трудно потерять из виду замок. Идти приходилось довольно долго, поскольку он господствовал над всей окружающей местностью.
В замковой конюшне было много лошадей, и у меня всегда был выбор, но особенно полюбилась мне невысокая гнедая кобыла. Она была несколько беспокойной и требовала известной твердости в обращении, но я привязалась к ней, и казалось, она отвечает мне взаимностью.
Однажды, придя на конюшню, я увидела там Мари-Клод. Для нее седлали лошадь, которая имела репутацию необычайно спокойного и послушного животного.
— Добрый день, — несколько манерно произнесла она. — Вы решили покататься?
Я утвердительно кивнула.
— В таком случае, быть может, проедемся вместе?
Я ответила, что это было бы весьма приятно. Мы выехали из ворот и начали спускаться по склону холма.
— Не знала, что вы умеете ездить верхом, мадемуазель Коллисон, — заметила принцесса.
— Я научилась этому еще в Англии.
— Разумеется, ведь в Париже такой возможности не было. Как вы, должно быть, счастливы оттого, что вам удалось спастись…
— Это был поистине грандиозный эпизод моей жизни, но повторить его мне никак не хотелось бы.
— Должно быть, очень многие парижане думают так же… Но… как я скучаю по Парижу! По старому Парижу, разумеется. Кажется, я никогда не буду счастлива вдали от него.
— Увы, он сильно изменился, и не в лучшую сторону.
— Да. Эти убогие людишки и их войны!
Некоторое время мы ехали молча. Она — впереди, а я следовала за ней.
— Я никогда не уезжаю далеко, — бросила она через плечо. — Сильно устаю… Есть одно укромное место, где я спокойно наслаждаюсь пейзажем.
— Мы сейчас едем туда?
— Да. Мы могли бы привязать лошадей и… побеседовать. Невозможно поддерживать связный разговор, сидя верхом на лошади.
Я согласилась, и мы опять погрузились в молчание.
Оглянувшись назад, я убедилась, что замок потерялся из виду. Она заметила это мое движение и догадалась, о чем я думаю.
— Вот почему я полюбила это место. Оттуда не виден замок.
Мы обогнули небольшую рощицу. Местность стала более холмистой. Где-то внизу блеснула серебром лента реки.
— Здесь очень красиво, — снова заговорила принцесса. — Я люблю сидеть на самой вершине холма. Там густые кусты. Некоторые из них довольно высокие и в ветреную погоду служат мне убежищем. Я сижу и любуюсь пейзажем. Оттуда видно на многие мили вокруг…
Мы достигли вершины холма.
— Давайте привяжем лошадей. Не правда ли, как странно, что нам опять довелось вместе выехать на природу.
Мы привязали лошадей и прошли еще немного.
— Сядем здесь, — указала она, и мы сели на траву под кустами. — Никак не ожидала встретить вас еще раз, — продолжала она, — разве что на каком-нибудь приеме. Я ведь думала, что вы выйдете замуж за Бертрана де Мортимера. В этом случае мы вполне могли бы где-нибудь встретиться…
— В жизни происходят странные вещи.
— Очень странные. — Она пристально посмотрела на меня. — Признаюсь честно, вы возбуждаете мое любопытство… Можно я буду называть вас Кейт? Ведь когда-то именно так я вас и называла, помните? А вы называйте меня Мари-Клод.
— Как вам будет угодно.
— Отлично, — произнесла она, и в ее голосе прозвучали так хорошо запомнившиеся мне царственные нотки.
Тем временем она продолжала:
— Я восхищаюсь вами. Мне бы вашу смелость. У вас есть ребенок, однако вы не вышли замуж за его отца. Очень мудро! Будучи не замужем, я ощущала бы себя намного счастливее, чем сейчас. Но для вас это, наверное, было проще, чем для меня.
— Несомненно, — кивнула я.
— Я ведь не любила Армана Л’Эстранжа. Если бы это было не так, я бы наперекор всему вышла за него замуж. Ролло всегда внушал мне ужас… Честно говоря, страх был единственным чувством, которое я к нему испытывала. Это безжалостный человек, Кейт. Только те, кто живут с ним рядом, знают, насколько он беспощаден.
— Мне кажется, я это уже поняла.
— Как вам известно, меня вынудили вступить в этот брак, и это само по себе возмущало, не говоря уже… Я не хотела выходить за него замуж. Вам это тоже известно. Вы были рядом со мной перед самым замужеством. И тоже не захотели бы выходить замуж за человека, вселяющего в вас ужас, не так ли?