Раздались ещё два выстрела, на этот раз из «нагана» Паши. Обе пули попали оборотню в голову.
— Всё, он мёртв! — крикнул я помощникам, когда увидел, как распадается аура у оборотня. Кстати, в человека он так и не обратился после смерти, почему-то. А в академии я читал про обратное. — Не тратьте патроны, они ещё пригодятся.
— Не вышло, да? — спросил у меня Прохор, подойдя ко мне. Автомат он закинул за спину и сейчас сминал гильзу у папиросы, готовясь закурить.
— Не вышло, — кивнул я. — Он сошёл с ума. Буду пробовать с другим.
— Покурить успею? — уточнил старик. Он совсем недавно стал часто смолить их, до этого курил очень редко и старался делать это не на моих глазах. И лишь поняв, что меня данная его привычка не волнует, он перестал таиться.
— Угу.
Второго немца я отправил на перерождение без магического вмешательства. Только перед этим поговорил с ним, сказал, что если он примкнёт к моей стороне, то я его не стану убивать, наоборот, сделаю сильнее. Тот горячо заверил, что готов служить мне душой и телом и не разделяет лозунги своего фюрера, сам из рабочих и тайно состоит в партии коммунистов Германии. Кого-нибудь другого он мог и обмануть, но не меня. К его сожалению, я мог видеть ауру, и она говорила совсем о другом. Она у него горела ненавистью и желанием взять у меня всё, что я предложу. А потом повернуть это против или передать своим соотечественникам.
«Ну, это тоже будет опыт. Посмотрю, что выйдет из этого, — подумал я, отправляя человека на перерождение. А когда он вышел из дверей башни, то вздохнул про себя. — М-да, не вышло».
Немец находился в человеческом обличье и в той же одежде, в которой отправился в Очаг. Вышел спокойно, так как не знал про судьбу своего предшественника и не видел, из-за работы амулетов, вооружённых Прохора с Павлом, дежуривших рядом с башней.
— Товарищ Киррлис, я почему-то не могу идти дальше! — крикнул он. — Что-то пошло не так или всё так и должно быть?
Прохор вопросительно посмотрел на меня.
Я махнул рукой, дав условленный знак, чтобы голосом не предупредить врага: стреляй. Следом раздалась очередь. Пули ударили в грудь немцу, оставив на его кителе тёмные отметины. Тот отшатнулся назад, попытался уйти в башню, но сил на это не хватило, и он сполз по стене на землю, пачкая кровью светлый камень. Ещё одна автоматная очередь разнесла его череп, поставив точку. Как и предыдущий кандидат, этот после перерождения тоже оказался мне не подконтролен. Наверное, знай он, что я могу чувствовать привязанность и степень покорности подчинённого, то вряд ли бы вышел наружу. Или был бы в курсе запирающих амулетов. К слову сказать, автомат и «наган» были заряжены патронами с серебряными пулями. Обычные не сумели бы убить моих оборотней, которым Очаг дал приставку «матёрые».
— Может, немчуре и не позволено стать твоими солдатами, а? — спросил Прохор. — Они ж нехристи не с нашей земли. Вон малявки все с нашими именами родились. Вдруг, национальность важна, Киррлис?
— Может и так, — пожал я плечами. — Проверять надо.
— Ещё проверять станешь?
— Сегодня точно нет.
В душе я чувствовал досаду и разочарование от провалившейся попытки с оборотнями. Если бы моя власть распространялась на всех переродившихся в Очаге, то пленные немцы принесли бы пользы мне намного больше, а не только в виде энергии от жертвоприношения.
*****
Спустя два дня после неудачи с призывом в свою армию оборотней, я решил дать прикурить немцам. А то давно что-то не громил их гарнизоны. И третью свою атаку решил обрушить на железную дорогу, отправив под откос какой-нибудь эшелон с солдатами или техникой, направляющийся в сторону фронта. Эту идею мне предложил Паша, сказав, что пользы для фронта будет во сто крат больше от уничтожения поезда с боеприпасами, чем от гибели сотни вражеских солдат в тыловом гарнизоне.
В рейд пошли все, даже один из евреев, тот самый, который получил полицейскую пулю в грудь и был вытащен мной почти что с того света. Нам он представился Захаром, но среди родных его звали Захарием. В отряд он был включён в добровольно-принудительном порядке. Дело в том, что я не собирался кормить и защищать просто так почти десяток человек. И отпустить уже их было нельзя из опасения, что они наведут на «мой» лес немецких карателей. Я же чуть ли не под носом у врагов устроился. До дороги Полоцк-Лепель от моего лагеря всего десять с хвостиком километров, до Лепеля и пятидесяти не наберётся, до Полоцка чуть меньше двадцати пяти и около семидесяти до Витебска. Плюс, вокруг хватает крупных деревень, где стоят полицейские или немецкие гарнизоны. Я раньше из-за этого опасался бить врагов поблизости и уходил далеко на восток. Теперь же, с появлением маскировочных амулетов из орихалка и увеличением их количества, я мог не опасаться прочёсывания. К следующему лету вообще стоит весь лесной массив превратить в магическую ловушку, чтобы любой чужак блуждал по опушке, но думал, что идёт по лесу в нужном ему направлении. У местных есть присказка: «заблудиться в трёх соснах». И она отлично отражает работу моих маскировочных и отводящих амулетов.
Но вернёмся к моим подопечным. Вчера я побывал у них, сообщив, что нужна их помощь в рейде и отказ не принимается. Мол, они мне обязаны и, кстати, должны иметь желание отомстить оккупантам за то, что те сделали с их народом и семьёй. Помялись-помялись, а потом вперёд вышел Захар, тот самый мужчина, кого я спас от смерти в той деревне. Нужен он мне был? Нет! Я даже в одиночку справляюсь. Но нахлебников терпеть не могу, так что пусть привыкают, что за хлеб, кров и защиту придётся жизнью рисковать, как рискуют другие. Тем более, я предупреждал данное семейство, что спокойной жизни у них не будет, если пойдут со мной. Заодно присмотрюсь к нему, подумаю над тем, чтобы взять клятву крови и включить в число своих соратников.
Двух варгов я оставил на охране наших лагерей, остальных забрал с собой. Прохор взял себе пулемёт ДП с тремя «дисками», немецкий «парабеллум» и две немецких же гранаты с длинными деревянными рукоятками. Павел вооружился немецким МП, «наганом» и тоже двумя трофейными гранатами, но в виде яйца. Маша взяла только один немецкий длинноствольный пистолет-карабин с кобурой-прикладом, полученный трофеем с немецкой артиллерийской батареи и небольшой нож-финку. А Захар получил немецкий «маузеровский» карабин. От пистолета и гранат он отказался, аргументировав это тем, что обращаться не умеет и запросто навредит своим, а не немцам. Я был вооружён хуже всех, если учитывать земное оружие. Всего лишь советским ТТ, к которому у меня было пять магазинов с патронами. Ну, и кинжал из самых первых трофеев, который Паша назвал эсэсовским. А вот беря во внимание только один мой жезл, то я был опаснее всех остальных.
Все были одеты в куртки, переделанные из шинелей, а поверх носили длинные плащи с капюшонами и рукавами, сшитые из брезента. За эту одежду нужно благодарить Марию и фей, именно они сделали каждому по комплекту тёплой одежды. Мало того, магия фей превратила их в очень тёплые и непромокаемые вещи. Не артефактная одёжка, конечно, но на фоне местной — чудо просто.
Кроме огнестрельного оружия (кстати, я сильно сомневаюсь, что моим товарищам вообще придётся пустить его в дело), у каждого имелись амулеты. Несколько штук под разные задачи: защитный, маскировочный, с боевыми заклинаниями. Хотя Прохор был и против, но Захар получил такой же комплект волшебных побрякушек, как все. Тут и проверка нового бойца, и придание ему уверенности в собственных силах. А то, что это за боевой товарищ, которому показательно не доверяют? И ладно бы в лагере, но в бою?! Мне тогда его просто не стоило брать с собой. Есть, конечно, совсем крошечный шанс, что он ударит в спину, чтобы избавиться от «опеки» и попытаться забрать своих из лагеря, когда в сторожевых амулетах закончится мана. Но если подобное и случится, то без вреда для нас. Амулеты легко выдержат несколько выстрелов из винтовки и два-три удара волшебством. Хотя, вряд ли он успеет выстрелить или ударить во второй раз, так как или я его прикончу, или варги набросятся и разорвут в клочья. Впрочем, все эти мысли — это лишь следствие расшалившейся паранойи, которая проснулась из-за возбуждённого состояния, вызванного боевой операцией. Я с малых лет привык надеяться только на себя и не доверять никому, выискивая подвох в чужих поступках, то есть, почти всю свою жизнь. И вот так быстро изменить своё существо не могу.