Кстати, тогда же она выяснила, что Минога, как Система назвала помощницу Меджнуна, уже многие годы плюет её брату в кофе.
Но она решила ему об этом не рассказывать, понимая, что девушка теперь её с потрохами. Ведь, кроме неё, никто не видел правды, все слышали только ответы. А их честность определяла уже она.
— А если бог узнает про твою идею и ему это не понравится? — спросила она.
— Какая чушь! — фыркнул брат. — Не будь, как базарная бабка. Никаких богов не существует.
Поместье проходило через реновацию, и я неожиданно выясняю, что ночевать там в это время нельзя.
Из-за чего нам с супругами приходится перебраться в самую первую избу, которую для нас освобождают на неделю.
Девушки уже давно спали где-то там, на чердаке. А я задержался у костра, сидя в одиночестве и погружённый в свои мысли.
Какой-то сегодня день весь в заботах. В беготне с одного места на другое. И это еще в Спарте только сотня игроков.
А что будет, когда это число превысит 500, 1000 или 10,000?
На что будет похожа жизнь тогда? Сумею ли я точно так же просто сесть у костра и никуда не нестись, сломя голову. Не срываться от одного человека к другому, принимая отчёты, тратя часы на беседы и планирования тех или иных моментов.
Жизнь Лорда оказывается не такой уж и радужной, как мог представить человек со стороны. Знай себе сиди на попе ровно и отдавай приказы, наслаждаясь положением?
Угу, сплю и вижу. Или я что-то не так делаю? Может, надо больше отдыхать и развлекаться? А потом придёт кто-нибудь более трудолюбивый и спихнёт меня.
Да и заскучаю я, видимо. Куда интереснее смотреть, как растёт и развивается твой собственный посёлок или город, и знать, что это результат твоих трудов и твоих решений.
В мыслях о том, как много ещё предстоит сделать, я закутываюсь в тёплый плащ, и неожиданно для самого себя начинаю проваливаться в сон.
Прямо походной романтикой повеяло. Когда ты точно так же мог уснуть у костра под разговоры друзей, пока кто-нибудь возмущённо сопел в палатке. А ты бы сидел, как и сейчас, и смотрел вглубь костра, погружённый в собственные думы, размышляя обо всём и ни о чем на свете одновременно.
Закрывая глаза, я поудобнее кутаюсь в плащ и утопаю в дремоте под аккомпанемент треска древесины.
Когда я открываю глаза, небо надо мной оказывается совершенно белым.
Ни голубым, ни янтарно-рыжим, ни чёрным или серым.
А белым. Как лист бумаги. Как только-только выпавший снег.
И самое странное, что с этого белоснежного небосвода падал серый пепел. Крупными хлопьями, что обращались в ничто, стоило им соприкоснуться с бесплодной почвой, лишенной каких-то цветов и красок.
Мертвый, безжизненный мир предстаёт передо мной. До самого горизонта видны лишь очертания долин, оврагов, расщелин и холмов.
И все они бескрайне пусты в своём роде. Ни травинки, деревца или камушка. Только серая почва, больше похожая на песок или прах, белое небо и чёрные хлопья.
А рядом со мной стоит единственная фигура, закованная в старые, потёртые и полные сколов доспехи.
Её спина обращена ко мне, но я словно чувствую, что она наблюдает за мной. Изучает.
Понимая, что изображать спящего бесполезно, приподнимаюсь, опираясь на локоть. И тут она оборачивается.
Глава 6
Хотя место выглядит неуютно, и даже жутковато, но особого страха перед происходящим я не испытываю.
Наверное, потому, что узнаю фигуру в доспехах. В прошлый раз точно так же во сне она меня защитила. Вот и сейчас не жду от неё зла.
— Привет? — первое, что приходит мне в голову, это банально поздороваться.
В ответ слышу звенящую тишину. Только шелест падающего пепла, да тихо завывающий ветер.
И ничего больше.
Воительница разворачивается ко мне. Теперь вместо лица у неё серебряная маска. Не как у Стайсы наполовину, а полностью, до подбородка. Никаких звуков собеседница не издаёт.
Просто стоит, нависая надо мной и словно выжидает чего-то.
— Поговорить хочешь? — осторожно интересуюсь. — И место выбрала такое… живописное…
Фигура в доспехах резко отворачивается от меня и скрещивает руки на груди.
— Когда-то это место было полем битвы. Последнего сражения, в результате которого испарились реки, леса обратились в прах, а горы исчезли, став равниной, — раздаётся сухой голос.
— Это была твоя битва? — задаю вопрос.
Сам себя хочу одёрнуть за бестактность, но уже поздно.
— Да, — отвечает она. — Здесь я приняла последний бой.