Она безмолвно парила там, не в силах вмешаться.
Она наблюдала, как другая Алексис проигрывает битву.
Она была недостаточно сильна.
Они не могла избавиться от них.
Алексис наблюдала, как её копию утягивают в овальное отверстие света.
Крики становились более громкими, более хаотичными, более жуткими.
Алексис почувствовала, как в её груди нарастает холодная, подобная камню, боль.
Она чувствовала ту часть себя, которая хотела спрятаться, которая хотела, чтобы её тело и разум сделались холодными и твёрдыми, как этот камень.
Она наблюдала, как свет в портале на цементной стене становится ярче.
Она наблюдала, как расползается ещё больше металлических, серебристых существ.
Затем позади них начали выходить тенистые существа.
Не просто одна из этих дымчатых фигур вошла в её мир… и даже не дюжина.
Сотни таких прошли сквозь стену.
Тысячи.
И они до сих пор продолжали прибывать.
Эти серебристые черви всё ещё извивались и скользили в окружающий мир, пока маршировали, проходя сквозь металлические прутья старой клетки в лес Гриффит-парка.
Направляясь в Лос-Анджелес.
Направляясь в её мир.
Алексис закричала, наблюдая, как они переходят в её измерение, не в силах остановить их, не в силах пошевелиться из-за своего паралича под потолком. Она не могла пойти за ними, не могла бороться с ними, не могла даже позвать на помощь. Иные беспрепятственно направили свою армию в её мир. Они беспрепятственно передвигались по её измерению, неприкасаемые — завоёвывающая армия тени и смерти, прокладывающая путь к худшим событиям, которые только грядут.
Теперь их никто не остановит.
Не осталось никого, кто мог бы их остановить.
Она бесполезна. Хуже, чем бесполезна.
Она уничтожила свой собственный мир.
Она погрузила свой народ в вечную тьму.
Алексис резко проснулась, задыхаясь и постанывая от отчаяния.
Она даже не знала точно, из-за чего.
У неё не осталось никаких реальных образов.
Никакой конкретной информации.
Никаких воспоминаний. Никаких фактов.
Только сильное, парализующее чувство потери и боли.
Или чувство того, что у неё отняли её семью, её мир.
Или поражения.
— Эй, — она почувствовала тёплые пальцы и дыхание, кто-то покрывал поцелуями её лицо. Он убрал волосы с её глаз, погладил по щеке. — Эй, в чём дело, Светоносная? Что случилось?
Её разум ещё даже не понял, где она находится.
Однако она знала его.
Она знала его и не было никакой необходимости знать что-либо ещё.
— Я не знаю, — она нахмурилась, пытаясь собраться с мыслями, отмотать всё назад. Она всё равно не могла их видеть. Она даже не могла понять, что и как произошло.
Она была одна, так ведь?
Она была одна и каким-то образом потерпела ужасающую неудачу.
Всё остальное исчезло, но это чувство неудачи осталось.
Прочистив горло, Алексис покачала головой, но какая-то часть её сознания продолжала искать, пыталась понять, что она увидела.
— Я не знаю, — она снова покачала головой, и на этот раз её голос прозвучал резко. — Это ничего не значит. Просто сон.
Когда она подняла глаза, его взгляд был прикован к её лицу.
Кэл слегка нахмурился, словно пытаясь прочесть выражение её лица или, может быть, даже её мысли. Она наблюдала, как он смотрит на неё, и не могла не почувствовать беспокойство в его взгляде.
— Я так не думаю, — сказал он, по-прежнему удерживая её лицо в своих ладонях. — Это не похоже на обычный сон, — сделав паузу, он, казалось, ждал её ответа. Когда Алексис ничего не сказала, он снова принялся поглаживать её. — О чём он был? Этот сон. Что произошло?
Она помрачнела.
Глядя мимо Кэла, в овальный иллюминатор справа от себя и слева от него, она снова попыталась вернуться назад, хотя бы ради него.
Она не могла.
— Мой отец иногда заставлял своих людей нападать на меня в моих снах, — мягко прокомментировал Кэл. Он провёл пальцами по её волосам, ласкал шею. — …Они преследовали меня всякий раз, когда я закрывал глаза. Пытались причинить мне боль. Пытались ослабить меня. Больше всего они пытались заставить меня усомниться в себе… чтобы я видел себя слабым, обессиленным. Больше всего они пытались заставить меня бояться.
— Бояться чего? — спросила она, опуская голову ему на колени.
— Их, конечно же. Но и себя самого. Будто мне нельзя доверять. Будто я способен причинять другим только вред. И если бы я пытался как-то помочь, то якобы сделал бы только хуже.