Джулиан не сводил глаз с часов. Раньше они принадлежали его отцу – тяжелые старомодные механические часы, поблескивавшие у него на запястье. Эмма заметила, что браслет из морского стекла, который она когда-то для него сделала, все еще был у Джулиана на руке, сияя в лунном свете рядом часами – и голова у нее слегка закружилась.
– Почти полночь, – сказал Джулиан. – Интересно, насколько Марк нас обогнал.
– Зависит от того, сколько ему пришлось ждать, чтобы ступить на дорогу, – сказала Кристина. – Нужные моменты приходят и уходят, и полночь – лишь один из них.
– И как же мы собираемся его поймать? – спросила Эмма. – Старые добрые салочки? Или попытаемся отвлечь его танцем, а потом набросим лассо?
– Шутки тут неуместны, – ответил Джулиан, глядя на воду.
– Шутки всегда уместны, – возразила Эмма. – Особенно когда мы ничего не делаем, только смотрим на воду и ждем, пока она затвердеет…
Кристина пискнула.
– Идем! Сейчас!
Эмма пошла первой, перепрыгнув через расплескавшуюся у ног небольшую волну. Половина ее мозга все еще твердила, что она сейчас плюхнется в воду. И с изумлением почувствовала под ногами твердую поверхность.
Она пробежала несколько шагов и повернулась к пляжу. Эмма стояла на сияющей тропе, выглядевшей так, словно она была из хрусталя, тонкого, как стекло, и твердого, как камень. Лунный свет на воде затвердел. Джулиан уже был у нее за спиной, удерживая равновесие на сверкающий линии, а за ними на тропу запрыгивала Кристина.
Эмма услышала, как Кристина, приземлившись, ахнула. Они были Сумеречными охотниками и видели всякие чудеса, но в этой магии было нечто, свойственное только стране фэйри. Казалось, она существует лишь в промежутках обычного мира – между светом и тенью, между одной минутой и другой. Они были нефилимами и существовали в своем, отдельном пространстве. А это происходило между.
– Пойдемте же, – сказал Джулиан, и Эмма зашагала вперед. Тропинка была широкой. Она как будто гнулась и извивалась под ногами в такт движениям и ряби прилива. Это было всё равно что идти по подвесному мосту над глубоким ущельем.
Только при взгляде вниз Эмма видела не пустоту, а то, что пугало ее куда больше. Глубокая тьма океана, в которой, прежде, чем их вынесло на берег, дрейфовали мертвые тела ее родителей. Годами Эмма представляла себе, как они задыхались, умирая, под водой, а вокруг – километры открытого моря и ни одной живой души. Теперь она знала больше о том, как они умерли, знала, что, когда Малкольм Фейд отдал их тела морю, они были уже мертвы. Но со страхом было не договориться, правды ему было не рассказать: страх жил глубоко внутри, проникнув до мозга костей.
Эмма думала, что вода так далеко от берега, на глубине, будет непрозрачной. Но лунный свет заставлял море светиться словно изнутри: Эмма могла заглянуть в него, как в аквариум.
Она видела длинные ветви водорослей, плясавшие вместе с приливом. Порхали рыбьи косяки, а вслед за ним скользили тени темнее и крупнее. Едва уловимые движения, что-то огромное и тяжелое – может, кит, а может, что-то больше… и хуже. Водяные демоны могли вырастать до размера футбольного поля. Она представила себе, как тропинка вдруг обломится под ногами, и все они упадут во тьму… Вокруг холодные и смертоносные просторы, полные слепых чудовищ с акульими зубами, и Ангел невесть чего еще, встающего из глубин…
– Не смотри вниз! – Джулиан догнал ее. Кристина была чуть позади и в восторге оглядывалась по сторонам. – Смотри прямо на горизонт. И иди туда.
Она подняла подбородок. Она чувствовала, что Джулиан рядом, ощущала тепло его кожи и волоски у нее на руках вставали дыбом.
– Я в порядке.
– Ничего подобного, – сухо сказал он. – Я знаю, каково тебе в океане.
Они уже далеко отошли от берега. Тот превратился в сверкающую линию, шоссе стало лентой движущихся огней, дома и рестораны мерцали вдоль береговой линии.
– Как выяснилось, мои родители умерли не в океане. – Она судорожно вдохнула. – Они не утонули.
– От того, что ты это знаешь, годы кошмарных снов никуда не денутся, – взглянул на нее Джулиан. Ветер сдувал волосы ему на лицо. Эмма вспомнила, каково это: запустить пальцы в его волосы. Объятия Джулиана привязывали ее не только к миру, но и к себе самой.
– Ненавижу так себя чувствовать, – призналась она, сама толком не зная, что имеет в виду. – Ненавижу бояться. Чувствую себя слабой.
– Эмма, все чего-то боятся. – Джулиан подошел чуть ближе. Она почувствовала, как их плечи соприкоснулись. – Мы боимся того, что ценим. Боимся терять людей, потому что любим их. Боимся смерти, потому что ценим жизнь. Не желай ничего не бояться. Это значило бы только, что ты ничего не чувствуешь.
– Джулс… – Эмма начала оборачиваться к нему, удивленная чувством, которым был полон его голос, но остановилась, услышав, как Кристина зашагала быстрей и громко, с узнаванием, окликнула:
– Марк!