Она слышала позади себя шаги. Не нужно было оборачиваться, чтобы понять, что это Джулиан. Его шаги звучали у нее за спиной на протяжении всех тех лет, что она была боевым Сумеречным охотником. Когда проливалась ее кровь, проливалась и его. Он спасал жизнь ей, а она ему. Он был частью ее самой, когда она становилась воином.
– Там! – услышала она голос Джулиана, но уже и сама увидела темный, бугристый силуэт, карабкавшийся по опорам колеса обозрения. Вокруг продолжали кружиться вагончики, и ничего не подозревавшие пассажиры пищали от восторга.
Эмма добежала до колеса и принялась проталкиваться к нему сквозь толпу. Прежде, чем добраться до пирса, они с Джулианом наложили на себя руны гламора, так что простецы их не видели. Это, впрочем, вовсе не означало, что они не чувствовали присутствия Эммы и Джулиана. Все в очереди вопили и ругались, когда Эмма наступала им на ноги и толкалась локтями, пробираясь вперед.
Один из вагончиков, покачиваясь, прибыл вниз, и парочка – девушка, жевавшая сиреневую сладкую вату, и ее долговязый парень, весь в черном – как раз собиралась в него забраться. Подняв глаза, Эмма заметила тень движения – головоногий демон скользнул наверх и обвился вокруг опоры колеса. Выругавшись, Эмма оттолкнула парочку, едва не сбив их с ног, и запрыгнула в вагончик. Тот был восьмиугольный, с опоясывавшей его изнутри скамейкой, и свободного места, чтобы стоять, хватало. Пока вагончик поднимался, унося ее от хаоса, который она устроила внизу, до Эммы доносились вопли – парочка, которая хотела сесть в вагончик, орала на кассира, а люди, которые стояли за ними в очереди, орали друг на друга.
Вагончик качнулся – Джулиан, расшатав его, приземлился рядом с Эммой. Он запрокинул голову:
– Ты его видишь?
Эмма прищурилась. Демона она видела, она была в этом уверена, но сейчас он как будто исчез. С этой точки колесо обозрения казалось мешаниной ярких огней, вертящихся штырей и выкрашенных в белый цвет железных оградок. Два вагончика под ней и Джулианом были пусты; в очереди, должно быть, все еще пытались восстановить порядок.
Отлично, подумала Эмма. Чем меньше людей сядет на колесо, тем лучше.
– Стой, – она почувствовала, как Джулиан взял ее под руку – и повернул. Эмма напряглась всем телом. – Руны, – коротко сказал он, и Эмма поняла, что в свободной руке он держит стило.
Вагончик, в котором они стояли, продолжал идти вверх. Эмме был виден распростершийся внизу пляж: темная вода, плещущая на песок, и вертикально вздымающиеся над шоссе холмы Палисадес-Парка, увенчанные полосой травы и деревьев.
Сквозь яркий свет огней пирса звезды сияли тускло – но все же сияли. Джулиан держал ее за руку не грубо и не нежно – но с какой-то врачебной отстраненностью. Он перевернул руку Эммы ладонью вверх и начал быстро чертить стилом по ее запястью, рисуя защитные руны, руны скорости, ловкости и обостренного слуха.
Ближе, чем сейчас, Эмма не подходила к Джулиану две недели. И от этого голова у нее пошла кругом, словно она была слегка навеселе. Джулиан наклонил голову, не отрывая глаз от того, что делал, и Эмма воспользовалась возможностью насмотреться на него.
Огни колеса теперь сияли янтарным и желтым; они словно осыпали золотом загорелую кожу Джулиана. Его шелковистые и волнистые волосы свободно ниспадали. Эмма знала, до чего мягкой была кожа в уголках его рта, и каково касаться его плеч – сильных, твердых и полных жизни. Ресницы его были длинными и густыми, такими темными, как будто их чернили углем; казалось даже, что если Джулиан моргнет, с его ресниц посыплется сажа.
Он был прекрасен. Всегда был прекрасен, но заметила она это слишком поздно. И теперь стояла, опустив руки, с болью во всем теле потому, что не могла его коснуться. И никогда больше не сможет.
Он закончил рисовать руны, подал Эмме стило рукояткой вперед, и та молча взяла его. Джулиан оттянул в сторону воротник футболки под доспехами. Кожа там была на тон светлее загорелых лица и рук – в несколько слоев покрытая бледными метками рун, сила которых уже была исчерпана, и они истаяли.
Чтобы нанести на него метку, Эмме пришлось подойти на шаг ближе. Под кончиком стила расцветали руны ловкости и ночного зрения. Голова Эммы доставала Джулиану как раз до подбородка. Она смотрела прямо на его шею и видела, как он сглотнул.
– Просто скажи мне, что ты с ним счастлива, – проговорил он. – Что ты счастлива с Марком.
Эмма подняла голову. Она закончила рисовать руны, и Джулиан потянулся, чтобы забрать стило из ее руки. Впервые за время, показавшееся ей вечностью, Джулиан смотрел прямо на нее. Его глаза стали темно-синими, цвета ночного неба и моря – которые теперь, когда вагончик поднялся на самый верх, заслонили собой весь мир.