Брат Орсо, послушайте меня. Забудьте о моем облике. Слушайте мой голос, слушайте его. Вы задыхаетесь в тисках гордыни и безумия. Успокойтесь. Соберитесь. Ради вашего собственного блага — если только вы знаете, в чем ваше благо! — прислушайтесь к моему совету. Оставьте свои фокусы. Сейчас речь идет не только о вашей жизни и достоинстве. Вы ведь полагаете, что каждый сидящий в этом зале порочен. Не следует ли из этого, что вы — единственный здесь праведник? Разве вы безгрешны? Мы выполняем свои обязанности, и некоторые из нас — хотя, без сомнения, вы этого не заслуживаете, — некоторые из нас пытаются слегка облегчить ваше положение. Разве только что мы не спасли вас от ослепления, а за весь день уже трижды от молотков и щипцов? Но это не может продолжаться вечно. Будьте осторожны. Вы, похоже, специально добиваетесь, чтобы с вас содрали кожу перед смертью. Чего вы хотите, славы мученика и вознаграждения за страдания?
Будьте благоразумны. В вашем лице, да, в вашем, мы видим смертельного врага. Вы знаете это, и знаете это хорошо. Вы знаете, что ваш заговор отрицает нашу власть и подрывает самые основы того, чем являемся мы, венецианские дворяне. А вот чего вы не знаете… вы не знаете, что здесь есть люди, которых так же, как и вас, ужасает состояние нижней Венеции и которые хотели бы видеть…
Вторая маска: Господа, нет, нет и нет! Так дело не пойдет. Это позор. Наш уважаемый коллега — да как он смеет! — публично предлагает утешение человеку, который должен вызывать у нас лишь отвращение и ненависть и который заслуживает адского пламени не завтра, а сегодня, сейчас, в этот самый миг. Не в традициях нашего Совета — позвольте мне всем это напомнить — выставлять напоказ наши несогласия, особенно, милостивый Боже, когда речь идет о наших заклятых врагах…
Десять: Этот господин абсолютно прав. Стражники, выведите заключенного, но держите его поблизости.
[Когда брата Орсо увели, Десять сняли маски и продолжили обсуждение]
Первая маска. Андреа Дандоло: Господа, поскольку священнику все равно предстоит смертная казнь, ничто из того, что я произнес в его присутствии, не будет иметь последствий. Я говорил все это для того, чтобы вызвать его на разговор, заставить по-настоящему высказаться. Как я уже говорил в начале допроса, плевать на его высокомерие! Факты, секреты — вот что имеет значение, вот что мы должны вырвать у него любой ценой, в том числе и с помощью пытки, чтобы окончательно удостовериться в истинности его показаний. Но нам нужно его ясное сознание и желание сотрудничать. Ясное сознание, повторяю, и мы в свою очередь должны быть сосредоточенными. Вот почему я предлагаю сначала испробовать все мягкие меры. Помните, что по закону пытки — последнее средство.
Каждый присутствующий здесь знает об ужасных условиях в центральных районах нижнего города. Не так ли? Но мы предпочитаем не задумываться об этом, потому что перспективы представляются слишком мрачными. Брат Орсо заставляет нас задуматься. Если бы не эти условия — и все мы об этом знаем, — не было бы ни Третьего Города, ни заговоров, ни вероломных монахов. Поэтому я считаю, что нам следует попытаться понять наших врагов, а не просто казнить их, чтобы удалить со сцены их тела в безумной надежде, что этим мы обманем солнце и заставим его светить в нижней Венеции.
Вторая маска. Пьетро Мочениго: Господа, какая это была прекрасная речь — я бы сказал, проповедь, — и произнесена с трогательной человечностью и добротой. Но я не могу избавиться от мысли, что она не имеет практической пользы и склоняет нас на уступки заключенному. В ней нет ничего осуществимого. Мы, Совет Десяти, собрались здесь не во имя теорий и благотворительности. Мы люди практические. Это наша работа. Мы столкнулись с непосредственной смертельной угрозой. У нас есть вооруженные враги в городе и на материке. Здоровье и благополучие нижнего города не входит в сферу деятельности Совета Десяти. Ни в коей мере! Эти дела находятся в ведении Сената и Большого Совета. Наша задача, и это единственная наша задача, заключается в том, чтобы обеспечивать безопасность государства: выслеживать заговоры, уничтожать секты, карать все преступления против общественного порядка. Мы являемся — да, являемся, — солдатами, шпионами, стражами, обвинителями, суровыми судьями, палачами и хранителями мира. Мы не философы. Мы не сестры милосердия. Этот ренегат-священник — демон, и он хитрее любого из нас. Не стоит заблуждаться относительно этого. Поэтому нам не нужно его ясное сознание, нам нужно, чтобы он был в ужасе, и мы не можем позволить себе хитростей, уговоров и улещиваний. Хитрость — это его профессия. Он заговорит только в щипцах и под молотками. Все это время монах водил нас за нос. Он распространялся о своей мистической ерунде добрых два часа, и мы все еще почти ничего не знаем о планах и руководителях секты.
Третья маска. Бартоломео Градениго: Господа, позвольте мне. Напротив, мы знаем многое. У нас есть имена тридцати пяти дворян, купцов, священников, юристов, одного кондотьера и нескольких патрициев с материка. Кроме того, несмотря на то, что этот монах не называл имен, от него мы получили больше сведений о принципах организации Третьего Города, чем от любого другого пленника. Францисканец, первый монах, Дольфин Фальер, болтал без умолку, но противоречил сам себе на каждом шагу. Мне хотелось дать ему пощечину или хорошенько его встряхнуть.
Брат Орсо молод, возможно, слишком молод, но Мочениго назвал его умным демоном. Почему нам не пришло в голову, что он сам может быть главой Третьего Города? […в комнате ропот и волнение] Если так, вот вам еще одна причина повременить с каленым железом. Как говорит Дандоло, от этого человека можно еще многое получить умеренными средствами.
Мочениго совершенно прав, настаивая, что мы — когти и зубы, а не реформаторы этой Тишайшей Республики. Но все же не будем забывать, что мы еще и советники Сената, и в этом деле на нас действительно лежит огромная ответственность. Через пару дней я советую вам настоять на том, чтобы Сенат взялся за рассмотрение недугов нижнего города.
Четвертая маска. Андреа Барбариго: Господа, позвольте. Мы подошли к тому моменту, когда, я полагаю, компромисс возможен и необходим. Разрешите мне внести предложение.
Простите, если повторяюсь, но я должен снова сказать, что до сих пор мы постыдно избегали вопросов об отношениях заключенного с госпожой Лореданой Контарини. Каждый из нас понимает почему. Вы знаете, господа, я не из тех, кто привык стесняться в выражениях. Итак, долго ли еще мы будем ставить частные интересы и опасения выше общего блага? Разве мы забыли, что мы — Совет Десяти? В сложившихся обстоятельствах нам просто необходимо добраться до самого сердца этого кровавого заговора. Связь брата Орсо с госпожой Лореданой — вопрос болезненный — я имею в виду, для него. Поэтому, если мы сейчас сосредоточим наше расследование на этой связи, я не сомневаюсь, что всплывут новые факты и подробности.
[Опущено]
Десять: Брат Орсо Венето, где и когда ты впервые встретил госпожу Лоредану Лоредан Контарини?
Орсо: Мои господа, я встретил эту даму прошлым апрелем, когда меня позвали к ее сестре, которая была очень больна. Я должен был молиться вместе с умирающей и пытаться утешить ее.
Десять: Но большинство твоих прихожан из нижней Венеции, кто же пригласил тебя в дом Лореданов?
Орсо: Приглашение поступило через монастырь. Мне сказали, что это связано с какими-то нашими обязательствами, но я не думаю, что звали именно меня.
Десять: На протяжении какого времени и как часто ты ходил в этот дом?
Орсо: Я ходил почти каждый день на протяжении трех недель, до самой смерти госпожи. Каждый день я проводил с ней около получаса.
Десять: С кем — с ней?
Орсо: С умирающей, конечно, с госпожой Квириной.
Десять: Конечно, не с госпожой Лореданой… но какие отношения связали тебя с этой дамой, младшей сестрой?
Орсо: Она обычно была дома. Она или служанка открывали мне дверь, а потом провожали…
Десять: Мы спросили тебя об отношениях, монах, а не о том, кто открывал тебе дверь.
Орсо: Мои господа, я стал знакомым этой дамы. Почти ежедневно мы обменивались с ней несколькими фразами о здоровье госпожи Квирины.
Вторая маска: А ты когда-нибудь видел в доме прокуратора, сира Антонио?