Гости. Не бойся, Филиппо, мы с тобой.
Филиппо. Я глава рода. Как могу я стерпеть, когда меня оскорбляют? Мы не хуже Медичи, так же как и Руччелаи, как Альдобрандини и двадцать других семейств. Так почему же им можно убивать наших детей, а нам нельзя убивать их детей? Стоит только поджечь бочку с порохом в подвалах цитадели — и немецкий гарнизон разгромлен. Что останется тогда от Медичи? В нем вся их сила; они без гарнизона — ничто. Или мы не мужчины? Или мы позволим сносить ударами топора головы флорентийских семейств и вырывать из родной земли корни столь же старые, как она сама? С нас начинают, мы стойко должны держаться; наш первый крик тревоги, как свист птицелова, заставит спуститься на Флоренцию целые стаи орлов, согнанных с их гнезд; они недалеко; они реют вокруг города, не спуская глаз с его колоколен. Мы водрузим на них черный стяг чумы; они поспешат, увидев это знамение смерти. Это цвет небесного гнева. Сегодня вечером идем освобождать моих сыновей, а завтра мы все вместе, обнажив мечи, пойдем стучаться в дома всех высоких семейств; во Флоренции восемьдесят дворцов, и из каждого выйдет такой же отряд, как наш, когда свобода постучит в его дверь.
Гости. Да здравствует свобода!
Филиппо. Призываю в свидетели бога, что обнажить меч меня заставляет насилие, что шестьдесят лет прожил я добрым и мирным гражданином, что никому на свете не делал я зла и что половина моего состояния шла на помощь несчастным.
Гости. Это правда.
Филиппо. На восстание меня подняла праведная месть, и я мятежник потому, что бог сделал меня отцом. Я не одержим ни честолюбием, ни корыстью, ни гордостью. Дело мое честно, достойно и свято. Наполните ваши кубки и встаньте. Наша месть — хлеб святых таинств, который мы без страха можем преломить и разделить между собой перед лицом бога. Пью за смерть Медичи!
Гости (встают и пьют). За смерть Медичи!
Луиза (ставя свой стакан). Ах, я умираю!
Филиппо. Что с тобой, моя дочь? Мое дорогое дитя, что с тобой? Боже! что случилось? Боже, боже! как ты бледна! Скажи, что с тобой? Скажи твоему отцу! Помогите, помогите, врача? Скорее, скорее, а то будет поздно!
Луиза. Я умру, умру! (Умирает.)
Филиппо. Она умирает, друзья мои, она умирает! Врача! Мою дочь отравили! (Падает на колени перед Луизой.)
Один из гостей. Разрежьте ей корсет! Дайте ей выпить теплой воды; если это яд, надо теплой воды.
Вбегают слуги.
Другой гость. Похлопайте ее по ладоням; откройте окна и похлопайте ее по ладоням.
Третий. Может быть, это только головокружение — она слишком быстро осушила кубок.
Четвертый. Бедное дитя, как спокойны ее черты! Она не могла умереть так, вдруг.
Филиппо. Дитя мое! Неужели ты умерла, умерла, Луиза, милая моя дочь!
Первый гость. Вот врач.
Входит врач.
Второй. Скорей, синьор, скажите нам, не было ли тут отравы?
Филиппо. Она в забытьи, не правда ли?
Врач. Бедная девушка, она мертва.
В комнате царит глубокое молчание. Филиппо продолжает стоять на коленях возле Луизы и держит ее руки.
Один из гостей. Это яд Медичи. Мы не можем оставить Филиппо в таком состоянии. Это оцепенение ужасно.
Другой. Я в этом убежден, я не мог ошибиться: здесь был слуга, служивший прежде у жены Сальвиати.
Третий. Это его дело, сомнения быть не может. Пойдем схватим его.
Уходят.
Первый гость. Филиппо не отвечает на вопросы; он словно громом поражен.
Другой. Ужасно! Неслыханное убийство!
Третий. К небу несется крик о мщении. Пойдем убьем Алессандро.
Четвертый. Да, идем. Смерть Алессандро! Все сделано по его приказанию. О, как мы безрассудны! Ведь не вчера он возненавидел нас. Мы начинаем действовать слишком поздно.
Пятый. Сам Сальвиати не желал зла бедной Луизе; он старался для герцога. Итак, идем, хотя бы нас перебили всех до одного.
Филиппо (встает). Друзья мои, вы похороните мою дочь, не правда ли? (Надевает плащ.) В моем саду, за смоковницами? Прощайте, добрые мои друзья, прощайте, желаю вам счастья.
Один из гостей. Куда ты, Филиппо?
Филиппо. Довольно с меня, вот что! Большего я не могу вынести. Двое моих сыновей в тюрьме, и вот умерла моя дочь. С меня довольно, ухожу отсюда.