— Мы не ровня Хенсонам. Полковник никогда не ладил с сэром Джеймсом. И в совете они всегда были по разные стороны баррикад, полковник противостоял любым начинаниям нашего хозяина. А дочка миссис Хенсон слишком ветрена. Носит короткие юбчонки, брючные костюмы и тому подобное. Я не хочу, чтобы ты стала на нее похожа.
Во мне проснулся бунтарский дух.
— А я хочу! — вспылила я. — Я знаю, что мои юбки слишком длинные, прическа просто жуткая, и вообще, я отстала от моды лет на сто! И теперь, когда у меня появилась наконец подруга, я не собираюсь отказываться от визитов к ней, тем более что Нола сама рада нашему знакомству.
— Нола! Вот даже как! — фыркнула мать. — Быстро же ты заводишь знакомства!
— А почему бы и нет? Почему ты меня прячешь ото всех? Что со мной не так, мы что, преступники?
Мама побледнела и поставила на плиту кастрюлю, которую уже собиралась было нести на стол. Она повернулась ко мне, и теперь в ее глазах читалась такая неподдельная боль, что я тут же пожалела о своей несдержанности. Она так и стояла, пока я не пробормотала:
— Ну, извини, мне очень жаль. Я знаю, что ты ко мне хорошо относишься и дала мне великолепное образование и все такое, и не хочу огорчать тебя теперь, когда я снова дома, мама. Просто я не понимаю ни тебя, ни того, что происходит в этом доме, но если ты против, чтобы я виделась с Нолой, так и быть, не буду. Я на все готова ради тебя.
Мать сплела пальцы и подошла поближе, печально и встревоженно глядя на меня:
— Нет, нет, встречайся с ней, если тебе так хочется. Просто не дай ей совратить себя.
— Прости меня, мама, но позволь сказать, что ты совершенно отстала от жизни. Нола не ветреная, или что ты там себе думаешь. Она просто очень милая и… если она пользуется косметикой, так это делают сейчас все девчонки, — неожиданно припомнила я ее накрашенные ресницы. — Я тоже покупала помаду в Брюсселе. Все старшеклассницы так делали. Разве ты не заметила, что у меня губы розовые?
Мама тяжело вздохнула и покачала головой:
— Да уж, мать из меня никудышная. Слишком долго мы жили вдали друг от друга. Моя собственная дочь для меня — чужой человек, да и я для тебя, наверное.
Я тоже вздохнула.
— Ничего не могу с собой поделать. Иногда ужасно расстраиваюсь из-за всего этого, особенно когда со мной обращаются как с неразумным ребенком… — начала было я, но прикусила язык и просто обняла маму и расцеловала ее в обе бледные запавшие щеки. Временами она казалась такой больной и усталой, что у меня сердце сжималось. — Попытайся понять меня, пожалуйста!
Она не ответила, а лишь прижала к глазам платочек. Я впервые видела в ней такой всплеск эмоций и снова поцеловала ее:
— Не буду встречаться с Хенсонами, если ты не желаешь.
Она чмокнула меня в ответ и отстранилась, продолжив накрывать на стол.
— Нет, нет, дружи с Николой, правда! Я не против. И прекрати думать, что мы — преступники, — горько рассмеялась она, — или что тебя прячут. Может, вскоре все переменится, и ты все поймешь.
Я и думать забыла про Нолу Хенсон, начав жадно задавать вопросы на эту тему, но встретила прежнее сопротивление.
— Почему не сейчас, мама? Что может вскоре произойти? Что за семейная тайна, в самом деле? Почему ты ничего не рассказываешь об отце?
Тут же произошла разительная перемена, и она превратилась из нежно целующей меня мамы в абсолютно другого человека — холодную женщину, которую я не понимала, а временами даже боялась.
— Запрещаю тебе даже упоминать о нем.
Мы снова сцепились. Я опять повысила голос:
— Почему? Почему это дочери нельзя поинтересоваться собственным отцом или у меня его вообще не было?
Тут мать вышла из себя, стукнула тарелкой об стол и завизжала:
— Убирайся вон! С глаз моих долой! У тебя был папаша, и ты в точности такая же, как он!
— Тогда я рада. Рада, что не в тебя пошла! — выкрикнула я.
Конечно, я так не думала и тут же пожалела о сказанном, но мама уже выбежала из кухни. Я услышала, как хлопнула дверь ее спальни и в замочной скважине повернулся ключ.
По моим щекам покатились слезы разочарования, если не сказать, отчаяния. Это было так ужасно! Никогда не хотела возбудить между нами такой антагонизм. Мне отчаянно хотелось вернуться домой! И вот я тут всего несколько недель, и уже такой провал! К чему были все мои стремления? Зачем было возвращаться сюда, в Большую Сторожку, где я чувствовала себя такой одинокой и чужой?
Я не притронулась к еде, и мама тоже. Мы не виделись до самого вечера, когда она вошла в гостиную, где я читала книгу. Лицо ее было мертвенно-бледным, но она вымученно улыбалась: