К этому времени Национальный театр создал содержательный и разнообразный репертуар, включавший пользовавшуюся успехом эпопею Питера Шеффера “Королевская охота за солнцем” (первая постановка — в Чичестере) и незабываемое возобновление “Сенной лихорадки” Ноэля Коуарда. А посему было решено предоставить директору короткий отпуск для съемок. Речь шла о фильме Отто Преминджера “Банни Лейк исчезла”, снимавшемся на натуре в Хэмпстеде; и только необходимостью поправить свои денежные дела можно объяснить участие в нем Оливье. Он с видимым удовольствием набросал роль полицейского инспектора на ремесленном уровне, доступном любому заурядному актеру. Любопытно, что Ноэля Коуарда тоже уговорили сыграть маленькую и нелепо эксцентричную роль в этом детективе, остро нуждавшемся в помощи Хичкока. Когда они с Оливье в первый раз встретились на съемочной площадке, оба расхохотались, вспомнив давно прошедшие дни работы над “Частной жизнью”, хотя на самом деле вовсе не смешно было видеть, как два выдающихся мастера катаются с детской горки.
Между тем именно в это время сэр Лоренс имел все основания поберечь свои силы. После "Банни Лейк" перед ним встала невероятно трудная задача: снявшись за три недели в “Отелло”, сразу же приступить к подготовке первых зарубежных гастролей Национального театра. Проведя семнадцать дней в Москве и Берлине, труппа должна была выступить с тремя пьесами: “Отелло”, “Выбором Хобсона” и “Любовью за любовь” Уильяма Конгрива (только что вошедшей в репертуар). За две недели до гастролей его свалил вирусный грипп. Он пропустил репетиции “Любовью за любовь”, где играм придурковатого франта Тэттла; короче, боялись, что придется отложить поездку, главным козырем которой был “Отелло”. Но он успел поправиться и в день отьезда был в таком приподнятом настроении, что одолжил форменную фуражку и пиджак Британской европейской авиационной компании и переоделся стюардом, чтобы приветствовать на борту самолета свою труппу из 64 человек.
В Москве Национальный театр стал первой западной труппой, выступавшей в Кремлевском театре, в стенах Кремля. “Отелло” оказали горячий прием, спектакль завершился пятнадцатиминутной овацией, веныхнуишей с новой силой, когда черный Оливье вышел к рампе, чтобы произнести короткую речь на безупречном русском языке. Пьеса Гарольда Бригхауса “Выбор Хобсона”, с ее узнаваемым пролетарским фоном, пользовалась почти таким же успехом, а вот третья драма была слишком непривычным блюдом дли москвичей. Конгрива они не знали; комедия эпохи реставрации, изощренная и элегантно стилизованная, была бесконечно далека от русской жизни. Зрители щедро аплодировали в конце, но бо́льшая часть юмористических сцен шла при полной тишине ничего не подозревающего зала, срывая, таким образом, привычный для актеров ритм спектакля и заставляя их отчаянно переигрывать. Оливье повезло больше остальных: лучшие комические моменты его роли не зависели от произносимых слов и, семеня по сцене и падая плашмя в попытках выбраться из окна, он в результате покорил публику откровенным фарсом. После Отелло зрители были тем более поражены его многоплановостью. Оливье имел также то преимущество, что оказался единственным членом труппы, уже завоевавшим себе репутацию в России; как он обнаружил, теплый прием в значительной степени объяснялся колоссальным успехом “Леди Гамильтон”, которая месяцами шла в Москве во время и после войны и сделала Вивьен Ли любимицей воинов Красной Армии.
Вернувшись в Лондон, Оливье немедленно включился в подготовку осеннего сезона Национального театра. К тому времени стало ясно, что ему неизбежно придется сократить часть своей разнообразной деятельности. Чем-то надо жертвовать, и пожертвовать решили руководством Чичестерским фестивалем. За коктейлем он уговорил своего брайтонского соседа Джона Клементса стать к концу года его преемником. Поскольку NT все острее нуждался в прибыли от экранизации его выдающихся постановок, Оливье не мог позволить себе независимую большую работу в кино. Поэтому он обратился к эпизодической роли: в декабре 1965 года он изо дня в день красился в черный цвет — то для Отелло на сцене, то для Махди в фильме “Хартум”, где Чарлтон Хестон исполнял генерала Гордона. Для Махди он перестраивался с глубокого баса Мавра на монотонный высокий тенор и каждое утро проводил три часа в Пайнвудском гримерном цехе, добиваясь предельной точности в мельчайших внешних деталях, включая V-образную щель в передних зубах мусульманского лидера. Это положило начало серии прекрасных, скрупулезно выполненных миниатюр, которые, не принося больших доходов, сослужили Оливье большую службу, чем не подходившие ему главные роли в таких фильмах, как “Время испытаний” или “Банни Лейк исчезла”.