Выбрать главу

Однако Оливье ни в чем не изменил себе. Создав новый поразительный образец актерского искусства, он в то же время предложил трактовку, которую несгибаемые пуристы нашли слишком далекой от шекспировского текста. Само собой разумеется, спектакль пользовался огромным кассовым успехом и фактически принес триумф обоим Оливье, так как роль необычно властной Порции выразительно исполнила Джоан Плоурайт.

Вероятно, Шейлок не попадет в число истинно великих образов сэра Лоренса. Тем не менее он стал одним из его важнейших достижений, возродив в нем в критический момент уверенность в своих силах. Джоан Плоурайт вспоминала: «Перед премьерой “Венецианского купца” Ларри сказал: ”Мне надо принять какой-нибудь транквилизатор, иначе я сбегу со сцены и сяду на первый попавшийся автобус”. Его слава огромна, а он должен ей соответствовать… кроме того, когда вы возглавляете Национальный театр, на вас смотрят все молодые актеры, ожидая, что вы укажете им путь… Наконец, почти во всех его ролях есть особые моменты, о которых наслышан каждый, и его гложет страх выдохнуться к этим местам или разочаровать зрителей».

Очереди за билетами на “Венецианского купца” убедительно доказали, что он не утратил своей магнетической силы. Ко времени премьеры от четы Оливье буквально исходило сияние, вызванное воплощенными замыслами и полученным признанием. Месяц назад в Букингемском дворце леди Оливье, в присутствии мужа и двоих старших детей, был вручен орден Британской империи 2-й степени. Два месяца спустя, 13 июня 1970 года, Оливье и леди Сибил Торндайк обменялись приветственными телеграммами. Ей, в восемьдесят семь лет, ко дню рождения короля пожаловали орден Почета. Он, в шестьдесят три года, стал первым актером, удостоенным звания пожизненного пэра. В общественном отношении эта честь была сравнима с дворянским титулом, полученным Генри Ирвингом в 1895 году — через двенадцать лет после того, как м-р Гладстон усомнился, не будет ли “слишком смело” поднимать театр на столь престижный уровень. Отдав сорок пять лет жизни профессии, которую его бабушка назвала “чудовищной”, сэр Лоренс облачил в горностай ремесло мошенников и бродяг.

Казалось, что определенное равновесие, достигнутое в это время на Национальной сцене, благоприятствовало ее подъему, и нравилось это Оливье или нет, но рост популярности театра был гораздо теснее связан с его актерской, чем административной работой. Кроме Шейлока, новоявленный лорд собирался вновь выступить в ”Пляске смерти”, а затем в лишенной всякого величия роли Натана Детройта, гребущего деньги короля бруклинского преступного мира, в возобновлении знаменитого мьюзикла 50-х годов ”Парни и куколки”. Развлекательный спектакль в постановке Гарсона Канина, внося разнообразие в репертуар, обещал стать самой кассовой продукцией Национального театра. Но ему не суждено было состояться. В августе сэр Лоренс попал в больницу с бронхопневмонией. Через несколько недель у него обнаружился тромбоз, который исключил всякую возможность сценических выступлений в ближайшие месяцы.

Через месяц он вернулся в свой кабинет, но пресса откровенно спрашивала: следует ли считать, что деятельность великого актера подошла к концу? Инстинктивно откликаясь на драматизм ситуации, он сообщил журналистам: ”В течение года я не смогу выступать. Мне не хватает дыхания — особенно на эмоциональную сцену или длинный монолог. Кроме того, в театре актеру нужно чего-то немножко больше — то ли адреналина, то ли сердца — того, чего у меня сейчас нет. Впервые в жизни я должен осознать, что есть роли, которые мне не играть уже никогда. Например, короля Лира, о котором я в последнее время думал. Это не так уж больно, потому что игра не доставляет мне подлинного удовольствия. Не знаю, в чем тут дело. Возможно, с возрастом вырастает чувство ответственности. Нервничаешь больше. Но, конечно, когда мне говорят, что на что-то я не способен, я начинаю плакать”.

К счастью, Оливье все-таки позволял себе творческие радости. После Нового года Оливье собирался ставить ”Амфитриона-38” Жироду с Кристофером Пламмером и Джеральдиной Макивен. При всем том его болезнь пришлась на крайне неудачное для Национального театра время. В коренном пересмотре нуждался репертуар. Компания взяла на себя дополнительные обязательства, прежде всего обслуживание второго театра — в Кембридже.