Показанный в годы второй мировой войны (1944) фильм “Генрих V” был призван служить объединению нации, подъему патриотического духа британцев. Образ праведного, мудрого монарха Генриха V — “отважного Гарри” — обретал расширительное, всеобъемлющее значение. Ему, покорителю Франции, надежному другу и покровителю “низкого”, простого народа, надлежало самому выглядеть истинным народным героем, выразившим лучшие черты национального характера. Шекспир дал основания для такой трактовки роли Генриха V, вложив в уста одного из рядовых солдат армии английского короля следующие слова:
Король — миляга, золотое сердце.
Проворный парень и любимец славы;
Он родом знатен, кулаком силен.
Башмак его целую грязный. Сердцем
Люблю буяна.
(Перевод Е. Бируковой).
Оливье посвятил фильм “отважным английским коммандос”, т. е. десантникам. Он вложил в него душу. Охваченный в годы второй мировой войны желанием активно включиться в борьбу народов мира против фашизма, он нашел лишь частичное применение своему энтузиазму, находясь в рядах английской авиации; несравненно большего он достиг, выведя на экран шекспировского Генриха V. Посмотрев эту картину и пытаясь объяснить огромный успех Оливье, Чарлз Лаутон пришел к многозначителыюму, но справедливому выводу: все это произошло, поскольку актер говорил от лучшей части Англии, ее прошлого и настоящего (”Потому что ты — это Англия”).
Развивая эпическую природу жанра пьесы Шекспира, исполь-эуя все возможности, предоставленные для этого кинематографом, Оливье многое из того, о чем повествует Хор, сделал изобразительно наглядным, зрелищным и эффектным. Воочию предстала перед глазами зрителей знаменитая битва при Азенкуре — мчались кони, слышался скрежет мечей, масса статистов изображала войско доблестного Генриха V. Британцев середины 40-х годов, испытавших тяжкие налеты немецко-фашистской авиации, убеждали, что если валлийцы, ирландцы, шотландцы объединяются, они способны на все — вплоть до того, чтобы войском в 12 тысяч победить врага, насчитывавшего армию в 50 тысяч человек, в том числе только 14 тысяч всадников. Этой идее следовало, преодолев время, перенестись из века XV в век XX и проникнуть в сердце каждого зрителя. То, что Генрих V выступал покорителем Франции, не имело значения.
Но театральный зачин и аналогичная концовка фильма невольно придавали его героическому, патетическому звучанию ноту иронии, необходимую для того, чтобы героизм не выглядел ходульным, патетика чрезмерной. Зрителям все время напоминали, что это всего лишь шекспировские актеры, правдолюбцы, шутники и немного изгои, превращаются в принцев и королей. Театральный пролог усиливал демократические мотивы в картине, имевшей исключительный успех и в Англии, и за ее пределами.
А почти одновременно с ролью Генриха V Лоренс Оливье сыграл его политического антагониста, противника абсолютной монархии в Англии, "прославленного мятежника" Генри Перси, по прозванию Хотспер, поверженного в равном бою тогда еще беспутным принцем Гарри, будущим королем Генрихом V. Но, передавая трагедию гибнущего феодального рыцарства в спектакле ”Олд Вика” (1945), актер вновь не очень заботился о политических проблемах далекого XV в. Как и в "Генрихе V”, его более волновали современные политические ситуации. Вновь он стремился открыть лучшие черты британского характера, сознательно романтизируя и идеализируя их, подавая в эффектной театральной форме. Со взглядом, полным отваги и дерзости, с лицом воина, натура прямая, горячая, Хотспер Оливье был откровенен во всем, бескорыстен предельно. ”3десь, на земле, в живых нет равного тебе героя!” — восклицал принц Генри, склоняясь над трупом своего достойного соперника. Спектакль утверждал простую и ясную мысль, выраженную в словах Шекспира: ”…Оружье свято, когда за правду поднято оно”. Неважно, что у каждого Гарри (Хотспера и принца Гарри — Генриха V) была своя правда и своя вера. В обоих случаях актер создавал миф о непобедимом герое, и в жизни и в смерти верном идее, которой он неукоснительно служит, — миф, у которого, однако, имелась реальная историческая основа, обусловленная борьбой человечества против фашизма.
К театральному приему — прямым обращениям героя к публике — прибегнул Оливье и экранизируя другой свой знаменитый шекспировский образ — Ричарда III (1954). Король-лицедей будто апеллировал к гигантскому театральному залу, состоящему из кинозрителей всего мира, вовлекая их в свои коварные замыслы. Он играл ”бешеного маньяка, обожающего помпу и пышный церемониал”, “помазанного на царство убийцу”, по словам Кеннета Тайнена. Перед актером, обладающим великолепным даром перевоплощения, влюбленным в изощренную театральную игру, роль Ричарда Глостера, злодея и лицемера, открывала огромные возможности. По мнению Кеннета Тайнена, именно в интерпретации Оливье роли кровавого Ричарда III слились неразрывно присущая актеру склонность к романтической театральной приподнятости, порой фанфарности, с его увлеченностью эксцентрикой — эксцентричным изображением низменных, аморальных, антиобщественных явлений в жизни и в человеке. Решением чисто эстетических задач дело не ограничивалось.