— Но все сложилось иначе: Силы привели тебя ко мне, — отозвался аколит. Догадавшись, о чем хочет побеседовать старик, он покорно задал вопрос: — Как ты встретился с Кором Фаэроном?
Не успел Найро подобрать слова для ответа, как со стороны кафедры донесся возглас проповедника, привлекший всеобщее внимание. Жрец обратился к своей пастве.
— Мы неподалеку от заповедника змиев, — предупредил он. — Будьте бдительны, ибо сам воздух здесь отравлен их самодовольством. Не доверяйте никому, кто бы ни встретился нам: среди них не будет сподвижников нашего кредо. Тут каждый раб — око Завета, любой торговец — ухо Церкви. В этих краях не рады слышать имя Кора Фаэрона, поэтому говорите всем, что путешествуете под началом Кора Адаона. Если возможно, ничего не упоминайте о нашей цели или хотя бы рассказывайте как можно меньше. Мы — простые искатели мудрости, вернувшиеся из миссионерского паломничества в пустыню… Так, Лоргар! Не показывайся на палубе! Нельзя, чтобы перед нашим появлением расползлись слухи о великане, идущем к Священным Башням.
Жестом показав, что все понял, аколит спустился в трюмный люк передвижного храма. Пролезать туда Носителю Слова становилось все сложнее — он по-прежнему прибавлял в росте и весе. Лоргар уже вымахал за два метра, но ничто не указывало, что на этом его развитие прекратится. Гигант занимал спальные места четырех рабов, а ел за двадцатерых.
Найро смотрел ему в спину, ощущая пустоту в душе — как и всякий раз, когда его разлучали с Лоргаром.
— Готовьтесь к прибытию, — распорядился Кор Фаэрон, — мы будем у ворот еще до яви-главной.
2 7 2
Варадеш выглядел примерно так же, как и в тот день, когда Найро, словно ненужную обузу, вышвырнули отсюда вместе с проповедником и его культистами. То, что рабы участвовали в ереси Кора Фаэрона не по своей воле, никого не интересовало.
Город окружала куртина двадцатиметровой высоты из песчаника, кремня и гранита, серьезно отремонтированная в некоторых местах. С боков главных врат высились одинаковые обсидиановые башенки. За стеной, пронзая облако пыли и дыма от костров и моторов, тянулись к небу шпили и минареты тысячи храмов, выложенные серой и красной плиткой. Их кирпичную кладку прикрывала замазка тех же оттенков.
Сквозь густую пелену смутно виднелись цветы, десятками тысяч свисавшие с балконов и настенных кафедр, оконных карнизов и каркасов крыш. То были знаменитые лунные лилии, в честь которых Варадеш порой называли Городом Серых Цветов. Кроме того, из их раздавленных лепестков получали краску для одеяний духовенства.
В воздухе с жужжанием проносились курьерские автожиры, петлявшие между стайками чаек-херувимов и церковных воронов, выученных служить посланцами для низших чинов в иерархии Завета.
Вдали, на горе Пророков, возвышался Башенный храм, подобный указующему в эмпиреи персту. Километровую громаду, белую и золотую, черную и серебряную, венчал хрустальный шпиль. Вокруг нее располагались два десятка куполов, украшенных барельефами в виде пылающей книги. Нефы под ними вмещали тысячи прихожан.
Благолепие Варадеша не знало себе равных: город представлял собой безупречное воплощение святости, выстроенное согласно священным указаниям так, чтобы голоса и молитвы его смертных жителей возносились в эмпиреи. Здесь обитал миллион с лишним живых душ, а также втрое больше рабов — они, согласно догмам веры, душ не имели и спасения не заслуживали.
Последний факт накрепко засел в памяти Найро. Его самого обратили в рабство за выступления в защиту невольников, потом отдали во владение проповеднику, впоследствии преданному анафеме за ересь. За этими темными стенами старик дольше пробыл учителем, чем рабом, однако полгода в услужении у Кора Фаэрона — до изгнания в Пустошь — казались ему беспрерывным мучением.
Но, несмотря на все это, Варадеш действительно мог стать ключом к свободе в той или иной форме.
Найро сглотнул комок, скрывая нервозность, хотя, учитывая обстоятельства их миссии, он вполне мог выказать легкое беспокойство, не опасаясь недовольства товарищей. Аксата, готовый к бою, не терял бдительность. Его солдаты, как и командир, внимательно оглядывали другие караваны — массу людей и транспорта, ползущую по прибрежным трактам. Ближе к вратам все сливалось в единое месиво очередей и временных стоянок, над которым ползли грузовые дирижабли. Гудение их солнечных двигателей служило фоном для рычания моторов и болтовни купцов и паломников, теснившихся у стен Города Серых Цветов.
В проеме ворот происходило настоящее столпотворение: все пешеходы, вьючные животные и повозки одновременно пытались пройти через отверстие десятиметровой ширины. Движением никто не руководил; из давки непрерывно доносились крики, ругательства, божба именами Сил и пророков, а также обычные оскорбления.