— Нет, я обеспечу безопасность Носителя Слова, — ответил дюжий солдат. — Клянусь в том жизнью и душой.
— А я обеспечу воплощение всех его замыслов, — заверил собеседников пастырь. — Через четыре дня, на своем следующем заседании, Ассамблея одобрит возведение Лоргара в чин экклезиарха. После этого весь Завет будет поклоняться Единому и Истине.
— Где же сам Золотой? — поинтересовалась Силена. — Я бы хотела получить его благословение, если возможно.
— Там, где и всегда, — улыбнулся Аксата. Он указал на освинцованное окно, за которым простирались крыши и башни Города Серых Цветов. — Если он не в великой библиотеке, то со своим народом — проповедует Верное Слово.
3 1 2
«Пути Сил воистину неисповедимы», — подумал Найро.
Чуть больше полутора лет назад его превратили из учителя в жалкого раба, обрекли на тяжкий и унизительный труд под плетью деспотичного жреца. Потом он оказался в пустыне, принадлежа заблудшему изгнаннику.
Найро обязан был погибнуть насильственной смертью или скончаться от какой-нибудь из множества болезней, рожденных беспощадным климатом Колхиды, однако по воле Сил он дотянул до нынешнего дня относительно здоровым. Из презренной неволи он вознесся к славе; сейчас бывший слуга стоял на балконе Башенного храма, что выходил на площадь Мучеников, заполненную сотнями тысяч Верных. Рядом с ним возвышался экклезиарх Завета, который лично попросил — а не потребовал! — чтобы Найро пришел на его инаугурационную речь.
Лоргар выглядел восхитительно: великан почти трех метров ростом в сшитом на заказ пурпурно-сером облачении, мерцающем шелковыми нитями, и с золотым венцом на голове. Он не желал подобной торжественности, но ее требовал обычай и ожидали народные массы. С другой стороны балкона стоял архидиакон Кор Фаэрон — такой же злобный и опасный, как и в тот день, когда Найро впервые встретил его, но теперь неуязвимый благодаря покровительству приемного сына.
Экклезиарх воздел могучие руки, и бормотание в толпе мгновенно смолкло. Тишину нарушали только крики воронов и чаек, вившихся вокруг множества шпилей колоссального храма. Найро показалось, что его сердце на миг замерло от волнения — он был вознагражден за веру, он разделял момент триумфа с Носителем Слова!
3 1 3
— Благослови, Единый, сие собрание! — провозгласил Лоргар. — Долго я мечтал об этом моменте, с тех самых пор, когда меня нагим младенцем подобрали в пустыне, но даже не надеялся узреть возвышение Единого бога, всецело подкрепленное могуществом Завета. Сегодня мы все добились великого успеха, который навсегда изменит жизнь каждого человека в Варадеше и его окрестностях.
Как свободный народ, как одна паства, скрепленная Единой Истиной, мы избавились от противоречивых доктрин, отринули старые суеверия и вступили на дорогу к просвещению, с коим вернется процветание. Вы уже проделали со мной долгое странствие, и никаких смиренных благодарностей не хватит, чтобы выразить переполняющую меня признательность за вашу поддержку.
Мы больше не будем приносить друг друга в жертву тщеславию, эгоизму и пустым обещаниям смертных. Прежде мы походили на запряженных в общее ярмо волов, каждый из которых, мешая соседям, тянул плуг в свою сторону, пытаясь проложить собственную борозду. Теперь же мы — Поборники Единого, Верные, что призовут Звезду Эмпиреев спуститься на землю и направить нас в славное грядущее. Встав плечом к плечу, мы поровну разделим бремя труда и проложим дорогу в завтра, где всеми благами будет владеть не горстка людей, а каждый из вас!
Найро осознал, что по щекам у него катятся слезы. Он смутно разглядел, как сотни людей внизу, опустившись на колени, в знак почтения прижимаются лбом к твердым булыжникам.
Другие приветственно поднимали руки, плакали и восклицали. Голос Лоргара перекрывал шум без каких-либо усилителей; самих звуков его речи хватало, чтобы разжечь пламя в душе, наполнить разум мечтами, верой и силой. Найро порывался пасть ниц пред столь могущественным святым созданием, но сдерживал себя, зная, что на церемонии требуется соблюдать сдержанность и благопристойность. Старик не желал оскорбить своего спасителя низкопоклонством.
3 1 4
Кор Фаэрон еще до начала речи натянул маску безразличия, но теперь пастырю мучительно хотелось улыбнуться — выказать гордость и восторг, пробужденные в нем преклонением новых последователей Единого. Разумом жрец понимал, что восхваляют не его, а Лоргара, — экклезиарх был для людей солнцем, дарующим свет. Только свет этот, похоже, проливался лишь на тех, кто окружал Носителя Слова.