— Ни за что, ни за что!
— И я ни — за что!
— Фрейлейн!
— Октавия!
Здесь две нервные женщины внезапно так судорожно наклонились друг к другу, что зыбкое равновесие стула, на котором сидел полицейский агент, не выдержало, и Дурке полетел на пол, сопровождаемый пронзительными воплями двадцати девиц. Кунигунда и Октавия свалились рядом с ним, одна по правую, другая по левую руку, и в ту же минуту зоркие глаза Октавии увидели недопустимую, неслыханную вещь, — полицейский агент чмокнул ее хозяйку сперва в одну щеку, а потом в другую. Она не могла этого вынести.
— Преступник! — заорала она неистовым голосом: — преступник, преступник, преступник!
Дурке вскочил и подбежал к окну. Чорт побери: — перед книжным магазином действительно стоял извозчик, нагруженный розовым портпледом и чемоданом. На чемодане белело клеймо:
ПОМЕРАНИЯ
— Да почему же?.. — попыталась было вмешаться Кунигунда.
— Нет, простите меня, фрейлейн Тропик, — процедила Октавия с ненавистью, — я имею два своих глаза, которые видят все, что происходит. Это самый настоящий преступник с алиби. Он приготовил себе извозчика и чемодан. Он сейчас выйдет и, наверное, будет загримирован… ай!
Она никак не ожидала от себя подобной пророческой силы: дверь книжного магазина раскрылась, и из нее вышел преступник. Он был загримирован симпатичной старой дамой!!. Белый парик выбивался у него из-под шляпки. Лицо его было покрыто густой синей вуалью. Преступник держал в руках газету, он добрел до извозчика неверными шагами, сел и…
Но тут полицейский агент быстрее молнии сунул себе в карман остаток пуддинга, нахлобучил фуражку и помчался вниз по лестнице, даже не сделав ручкой двадцати нежным христианкам, ничего не пожалевшим для правосудия.
Глава двадцать третья
СТАРАЯ ДАМА ИЗ ПОМЕРАНИИ
Старая дама из Померании тихо ехала на старом эль-берфельдском извозчике. Она оттянула вуальку и с величайшим интересом читала купленную газету, прерывая чтение глубокими страдальческими вздохами. Извозчик, вздыхая, держал вожжи и ехал точь-в-точь так, как ездят все извозчики в Эльберфельде, — словно он перевозил отошедшую душу через Лету и не видел причины торопиться ни для себя, ни для нее. Именно поэтому ни он, ни старая дама не заметили Дурке, отлично висевшего сзади и посматривавшего в ту самую газету, которую читала старуха. Полицейский агент испытывал нестерпимое волнение. Он видел перед собой старый номер зузельской «Золотой Истины», не распространенной ни в Померании, ни в Эльберфельде. Старая дама, купившая этот номер, должна была иметь к тому особые причины. Номер сообщал об убийстве министра Пфеффера и Франциска Вейнтропфена.
Не было ни малейшего сомнения, что преступник наслаждался воспоминаниями или терзался засорами совести. Дурке был не в состоянии арестовать его даже с такой уликой в руках!
Проехав все книжные магазины, типографии и молитвенные дома, извозчик поворотил лошадь к вокзалу и здесь, как Харон, протянул руку за деньгами. Дама расплатилась, подхватила обе вещи, несмотря на старческий возраст, энергично оттолкнула носильщиков и прошла к вокзальной кассе.
— Зузель? — переспросил кассир: — четырнадцать марок десять пфеннигов.
Старая дама всплеснула руками:
— Помилуйте, я от Кноблоха до Эльберфельда заплатила всего семь марок, а там гораздо дальше, и дорога труднее, — все мосты да тоннели, мосты да тоннели! Нельзя ли мне как-нибудь за восемь марок?
— Четырнадцать марок и десять пфеннигов, сударыня, — откашлялся кассир. — Здесь не магазин. Цены, напечатанные для всех граждан.
— Ох, как вы запрашиваете! — тянула старая дама. — Вы посмотрите, с кого вы просите. Я одной ногой в гробу стою. Разве я сяду в вагоне на полное место? Когда покупает толстый, хороший немец, пьющий пиво, еще можно брать такую цену. А с худощавой женщины…
— Не задерживайте публику! — прохрипел кассир.
— Вот девять марок, и дело с концом!
Кассир бросил обратно девять марок.
— Следующий!
Следующим был Дурке. Он совсем не купил билета и отошел в сторону. Старая дама долго еще торговалась и вздыхала, но кончила тем, что уступила кассиру. Через полчаса они сидели друг против друга в вагоне третьего класса.
«Талантлив, собака, — думал Дурке завистливо, — и виду не показывает, что узнает. А какую комедию разыграл у кассы!»
Преступник был действительно талантливым и на редкость хладнокровным человеком. Он вытянул ноги, как только уселся, на скамейку, занятую Дурке, сложил руки на животе и мирно свистел носом, смеживши глаза. Он не шелохнулся, когда Дурке протянул кондуктору полицейский билет. Не шелохнулся, когда Дурке пошел давать телеграмму. Не шелохнулся, когда Дурке заглянул ему под вуалетку. Только запах пуддинга, извлеченного Дурке из кармана, подействовал на его железные нервы настолько, что он вздрогнул и втянул в себя воздух. Часы протекали мирно и без приключений. Ранним утром поезд подошел к Зузелю. На вокзале виднелась статная фигура Дубиндуса, нетерпеливо прохаживавшегося взад и вперед. Завидя Дурке, он кинулся к вагону и шепнул своему помощнику лихорадочным голосом: