Дядюшка, полагаясь исключительно на свой ум, конечно же, ничего не добился: барон отказался принять его рассказ на веру, а дядюшка не смог доказать, что его ограбил не кто-то иной, а именно Дуны.
Вечером, ложась в постель, дядюшка Бен сказал мне: Ты, племянничек, был чуток внимателен ко мне, не то что другие. К тому же, ты не говорун и, значит, на тебя можно положиться. Так вот, попомни мое слово: барон не захотел браться за это дело, но я от своего не отступлюсь. Есть у меня в колоде еще одна карта: я отправлюсь к самому королю или к тому, кто выше короля и при этом знает меня лично. Я тебе пока не назову имени этого человека, но, будь уверен, если ты хоть раз предстанешь пред его грозные очи, ты его до конца дней своих не забудешь. (То была чистая правда: впоследствии мне пришлось иметь дело с могущественным судьей Джеффризом [26].)
— И когда вы предполагаете встретиться с этим человеком? — спросил я.
— Может, весной, а может, и летом, когда поеду в Лондон по делам. Дай срок: он еще вытряхнет душу из ваших баронов и сквайров. Однако я уже и так задержался в вашей Богом забытой дыре,— дольше, чем намеревался в самом начале, и задержался бы еще на один день, но — при одном условии.
— Жаль, дядюшка, что наши места для вас «Богом забытая дыра». Кстати, какое условие вы имеете в виду? Мы можем снова позвать фермера Сноу и его прекрасных...
— Этих расфуфыренных молочниц? Нет уж, слуга покорный. Я от них совсем оглох. Достаточно будет и одной Анни. Она добрая, славная девочка, и, надеюсь, она когда-нибудь навестит меня с внучкой в Далвертоне. А условие мое такое, племянничек: завтра, не говоря никому ни слова, ты проводишь меня до того места, откуда хорошо просматривается Долина Дунов, чтобы я мог прикинуть, откуда их лучше всего будет атаковать, когда пробьет их последний час. Сделаешь это для меня? Я заплачу тебе, парень.
Я обещал ему сделать все, что в моих силах (конечно же, не за деньги). На другой день я отослал работников на самый дальний участок фермы, а сам, посадив дядюшку Бена на мою старую Пегги, двинулся с ним на запад сразу же после завтрака. Я прихватил с собой заряженное ружье: в те недобрые времена это было нелишне. В дороге дядюшка не отпускал меня от себя дальше, чем на три ярда, и пока мы двигались по косогору, говорливый родственник пугливо безмолвствовал.
— Да не бойтесь вы, дядюшка Бен,— нарушил я тягостное молчание.— Я тут каждый дюйм знаю, как своих пять пальцев, и пока я с вами, вам ничего не угрожает.
— Боюсь? Я? — встрепенулся дядюшка.— Много ты обо мне понимаешь, мальчишка. Ах, Боже, какая красивая примула!
Примула! Я тут же подумал о Лорне Дун, маленькой девочке, которую встретил семь лет назад. Как там она?
Здесь дядюшка прервал мои мысли, потребовав, чтобы я держался поближе к Пегги: мы входили в лес Беджворти-Вуд. Место тут было совершенно мрачное и безжизненное, лишь редкие птицы время от времени перелетали у нас над головами. Дорога становилась все круче, и наступил момент, когда моя маленькая Пегги уже не в состоянии была продвигаться дальше. Мы спрятали ее в укромном месте и начали взбираться по склону вверх.
Вокруг не было ни единой тропинки, и это придало нам бодрости, потому что все указывало на то, что Дуны не бродят в этих местах. Горный кряж, по которому мы карабкались, словно изгородь, ограждал Долину Дунов. Под ногами было мокро, скользко, каждый ярд давался с больший трудом, и мне пришлось забросить ружье за спину, потому что одной рукой я помогал себе, а другой подталкивал дядюшку Бена. Наконец мы взобрались на вершину гранитного гребня, где проходила окраина леса. Долина Дунов была видна отсюда, как на ладони. Перед нами, ярдов на триста вниз, простирался крутой каменистый склон, скользкий и пустынный, без единого деревца или травинки. Впервые в жизни оценил я, какую крепость воздвигла здесь сама Природа, защищая долину от непрошеных гостей. Все это я видел и раньше, но тогда, семь лет назад, что я мог понять, перепуганный мальчишка, мечтавший только о том, чтобы побыстрей унести отсюда ноги!
Гранитный гребень, на котором мы стояли, уходил от нас влево и вправо, образуя гигантскую подкову, а далее, с расстояния приблизительно в одну милю, навстречу ей как бы в зеркальном изображении изгибалась другая подкова, причем между их сходящимися концами оставалось два узких прохода. Один из них именовался Воротами Дунов, а на противоположной от него стороне долины где-то между скал затерялась та самая пещера, через которую я в детстве выскользнул из Долины Дунов.