Между двумя гребнями лежала изумительной красоты зеленая долина - безупречный овал - а по ее дну протекала извилистая река. Черные обрывистые утесы, стоя плечом к плечу, замерли па страже, этого райского уголка, где, казалось, с первого дня творения не трещали морозы и не бушевали холодные ветры. Даже сейчас, когда тучи обложили небосвод, долина по-прежнему сияла, залитая восходящим солнцем.
Дядюшка Бен потянул ноздрями воздух, словно принюхиваясь к разбойничьему гнезду, взглянул, прищурившись, на противоположную сторону долины, а затем перевел взгляд на меня.
— Ну и дураки же они, эти Дуны! — промолвил он, наконец.— Ты посмотри, ведь их можно выкурить отсюда за полчаса. Три пушки на этой стороне, три — на противоположной, и ты увидишь, как забегают эти негодяи под перекрестным огнем. Да, милый, видывал и я сражения на своем веку, и не одно, и был бы теперь генералом, если бы там, наверху, прислушивались к моим советам...
Но я уже не слышал его. Внезапно мое внимание привлекло то, что ускользнуло от зорких глаз новоявленного «генерала». Я уже давно разглядел маленькое отверстие в скале, через которое бежал однажды, спасая свою жизнь. С того места, где я стоял, оно казалось не больше кроличьей норки. Так вот, глядя на это место, я вдруг увидел крохотную человеческую фигурку, что, подойдя к пещере, чуть задержалась около входа и затем вошла внутрь. Она промелькнула так быстро, что я едва успел отдать себе отчет в том, что произошло.
Кровь ударила мне в лицо, и сердце бешено застучало в груди. Семь долгих лет прошло со дня нашей первой и единственной встречи, я вырос, окреп и возмужал, и она, должно быть, совсем забыла меня, и сам я уже многого не помнил, но в эту минуту я почувствовал: каких бы страданий не посулило мне грядущее, я стою сейчас перед лицом своей судьбы, и имя ей — Лорна Дун.
На следующий день дядюшка отправился в свой разлюбезный Далвертон, одарив нас туманными обещаниями насчет устройства моей дальнейшей судьбы. Мне не сиделось на месте, я горел желанием что-то предпринять, и только поход в Долину Дунов сулил мне опасности и приключения, которых мне так недоставало в нашем мирном краю. Я еле дождался новой пары штанов, заказанных лучшему портному Порлока: на этот раз я хотел одеться подобающим образом.
Штаны подоспели как раз к Валентининому дню, и я, восприняв это как знак судьбы, нашел палку длиной семь футов, прикрепил к ней острогу и стал выглядеть примерно так, как выглядел в другой день Святого Валентина, но только семь лет назад. Затем, не сказав никому ни слова, я вышел из дома через черный ход и, миновав наш небольшой сад, спустился к Линну.
Я двинулся прямиком через чащу и скоро вышел на берег Беджворти невдалеке от большого черного водоворота. Я с удивлением обнаружил на этот раз, как тут было мелко, хотя омут по-прежнему был темен и загадочен, как и полагается всякому омуту. И по гранитному желобу было все так же трудно взбираться, но вода, что в прошлый раз была мне по колено, сегодня едва достигала лодыжек. Добравшись до вершины, я огляделся вокруг, щурясь от яркого дневного света.
Зима в этом году была очень мягкая, и долина, насколько я мог разглядеть сквозь кусты, расцвела так, словно весна уже вполне вступила в свои права. И неудивительно: прикрывая со всех сторон от порывов холодного ветра, долина рано воспряла к жизни, жадно вбирая солнечный свет и тепло. Но прислушиваясь к звукам природы и с восторгом вглядываясь в картины, что она разворачивала передо мной, я вдруг услышал иные звуки, и они показались мне слаще щебета на утренней заре. То была песня, старинная любовная песня, и всякий, кто слышал ее, мог и плакать, и смеяться, внимая ее словам.
Я себя меж людьми,
Словно тайну, таю.
Оцени и прими
Неприметность мою.
Я не блеск, не огонь,
Но во все времена
На таких вот тихонь
Не спадала цена.
Пусть в любовном бреду
Ты захочешь огня,
И обрушишь беду,
И покинешь меня,—
Я и месяц, и год
Пережду этот бред.
Все сгорит, все пройдет,
А любовь моя — нет.
Ты поймешь, как найдешь
Головешки и дым:
Бедный медный твой грош
Был твоим золотым!
Я обратил внимание на глубокую выразительность и богатство женского голоса. Все это время я сидел, притаившись за скалой, боясь испугать чудесную певицу. Наконец, не вытерпев, я выглянул и увидел ту, ради которой мог бы стать на колени даже в ледяную воду.