— Тогда, вейоятно, там позволительно остьить так, как изволили вы сейчас, — отрезала Зинаида Арсеньевна и отвернулась от Цвигуна к Лорсу: — Меня не пьедставили вам, голубчик. Я вьяч, и тут недавно. Сама напьясилась в деевню. Надоела мне гоядская сутолока. Вы гоожанин? Пьежде интеллигенция жейтвовала собой йади деевни. А мы ленивы да заносчивы. Я-то стаюха. Клуб — это что же? Танцы? Частушки? Мне, новоселке, непьеменно надо это знать.
— Да, клуб, как наверняка думает Цвигун, — это место для танцулек под гармошку, — ответил ей Лорс. — Но клуб — это также место, где люди в принципе могли бы чувствовать, что они — вместе, что есть на свете роскошь человеческого общения, о которой Сент-Экзюпери говорил как о единственной настоящей роскоши. Словом… Да я сам не знаю, я говорю только, каким мог бы быть клуб…
В ясных, пытливых глазах Зинаиды Арсеньевны — Лорс увидел это сразу — не было и тени превосходства или пренебрежения. Она слушала сбивчивую речь Лорса с интересом.
— Одинокому — весь мир пустыня! — высокопарно реабилитировался Цвигун, опять заглядывая в гостиную — слышали ли его и там?
— Вот умник-то, пьости господи! — сердито всплеснула пергаментными руками Зинаида Арсеньевна.
Чтобы позлить завистливого Цвигуна, Лорс решил переплюнуть его шикарностью цитат:
— У Поля Элюара есть такие строки: «Наши дети будут смеяться над черной легендой о человеке, который был одинок!» Почему только наши дети, а не мы? Почему всё — потомкам? Даже смех… Разве мы не можем быть не одинокими?
— Мы с женой, — поспешил унять спор хозяин, — и в пустыне не почувствуем себя одиноко, если рядом будут такие люди, как мои милые гости. Сейчас пойдем к столу.
— Вы у нас вполне светский человек, — небрежно сказала ему Зинаида Арсеньевна и глянула на свои толстенные мужские часы, вытащенные из кармана. — А мне позвольте удалиться. Нет-нет, спасибо. Я человек стайих пьявил: йяно ложиться, йяно вставать. Двояне ведь тоже… умели иногда следовать неплохим пьявилам.
— Я тоже… обязан уйти, — вставил Лорс.
Не смог бы он вкушать за столом у человека, о котором заглазно в письме высказывал такое… Даже ради Эли.
— Выпьем чай и прогуляемся! — просяще сказала Лорсу Эля.
Однако хозяева наперебой заговорили, что ни в коем случае: и поздно, и темно, и сыро!
Эля промолчала.
В прихожей, пока хозяин светил Зинаиде Арсеньевне на крыльце, Эля шепнула Лорсу:
— Можно ведь быть хотя бы просто воспитанным… Останься!
Он мрачно пробормотал:
— Если позволишь мне сейчас повторить Жоржу в сторонке то, что я о нем писал, я останусь и буду очень воспитанным. Ты же приехала всего-навсего посмотреть: научился я этому в деревне или нет? Даже пройтись не хочешь! Где же нам иначе поговорить?
— А о чем говорить, если ты с таким пылом рассказывал о своем клубе. Значит, ты не хочешь в город, не хочешь быть со мной!
Эля отвернулась и ушла.
…Рано утром Лорс побежал из дому в отдел культуры и позвонил в аптеку. Долго никто не подходил к телефону, наконец ответил сам хозяин:
— Эля уехала первым автобусом. И ни-че-го передавать вам не поручала.
Лорс растерянно размышлял, что же ответить, но в трубке опять заверещал голос Жоржа:
— Слушайте, Лорс, оставьте ее в покое. Не пишите ей. Не вспоминайте ее. Она вам не пара, и я требую…
Лорс с грохотом положил трубку, не дослушав.
Кресты на фасаде
Какой грандиозной оказалась предпринятая Лорсом затея с покраской клуба, каким событием в небогатой строительной летописи райцентра она стала! Сколько на нее потребовалось времени и кистей, директорского энтузиазма и берлинской лазури!
Магомет Хасанович, говорят, морщился при утверждении клубной сметы, читая строку: «Окраска масляной краской». Зачем прихорашивать этот сарай? Хлопотно, дорого. Ведь запланировано сооружение Дворца культуры. Однако Лорс настоял. Дворец когда еще будет… Может быть, Лорс просто не знал, куда и как иначе приложить в клубе избыток своих развернувшихся сил. А может быть, в Лорсе проснулось тщеславие человека, призванного руководить. Хеопс оставил после себя бесполезные пирамиды, Яша Покутный — бездействующую карусель. Лорс тоже оставит на земле свой след.
…Три стены Евген окрасил, остался фасад. Но уже и сейчас, если смотреть на выкрашенные стены, Дом культуры необычайно радовал глаз. Парк был чахлый, но как раз вокруг самого здания клуба теснились вековые раскидистые деревья и кусты. Лето вошло в силу, листва стала буйная, сочная, ярко-зеленая. И на этом фоне Дом культуры теперь синел ярко и весело, как кусок чистого неба, который выпилили и вставили в изумрудную раму.