Сопровождающая меня Соня, увидев Дуню за рулем, тяжело вздохнула:
– Михаил Анатольевич?..
– Хочу немного проветриться!
– Михаил Анатольевич! – возгласом высказала она мне все свое возмущение.
– Хочешь за Тоней? – осадил ее вопросом, заставившим заткнуться.
Вынырнувшая из токсикоза Света оценила зад моей второй помощницы и… у меня теперь нет второй помощницы. Ничего страшного с Тоней не случилось – и на Сахалине люди с ее должностью и достатком свое счастье находят, но одной шпионкой Младшего в моем окружении стало меньше. Заменившая ее невзрачная серая мышка явно негласно отчитывалась мое первой жене, но через своих помощниц-секретарш я проводил исключительно легальные дела. К тому же новая девица отличалась завидным профессионализмом, а расклады Светику я и так давал самые честные, памятуя, что вообще-то она сядет когда-нибудь на трон, временно занятый сейчас моей задницей «и.о.». Хочу я – не хочу, а свою смертность приходилось учитывать.
– Михаил Анатольевич! – продолжила бубнить помощница, но уже не так резко.
– Три часа, Соня, я погуляю три часа и вернусь.
– Я арестую вашу Дуню за опасное вождение! – высказала она новое предупреждение.
– Софья, ты хочешь со мной поссориться?.. – обернулся к девушке.
Даже Краснова с Забелиной не гнали волну на мою личную водительницу и ее стиль вождения, принимая гонщицу за мою отдушину. Напрасно, потому что я сам охеревал от крутых виражей, хотя, не скрою, видя постные физиономии сопровождения уже после гонки, тихонько злорадствовал. Что самое приятное – местных дорожных правил Авдотья не нарушала принципиально. Просто талант. И деньги, позволившие его раскрыть. При условии, что казенных средств, выделенных на мое содержание, я на Дуню не тратил, обходясь дивидендами от «СалемитНикеля», некрасивую шоферку считали моей личной блажью и негласной формой протеста против тотального контроля. Но… они все еще не понимали наших взаимоотношений. Я Дуне доверял. Доверял больше, чем даже женам, которых любил. И эта нить веры и свободы, связавшая нас, была прочнее, чем любые другие узы.
– На все деньги, – сказал, втискиваясь на переднее сидение.
– Что-то вы отяжелели, Мих-Толль…
– Сам знаю! – огрызнулся на ее нелестное замечание, – Час. Выиграй мне час.
– Помотает! – предупредила водительница, оглядываясь на судорожно рассаживающийся по машинам эскорт.
– Мне нужен час, а все остальное – по… по барабану!!!
– Тогда пристегнитесь и держитесь!
В январском сумеречном парке пахло мокрым снегом, замерзшей хвоей и неожиданно весной. Что тому послужило причиной – не знаю. Может быть, внезапно мягкая для середины зимы погода. Может быть, мои личные ожидания и ассоциации.
– Не замерз? – голос приблизившейся Ирины Николаевны был полон участия и домашнего уюта, которого, несмотря на все усилия жен и двора, мне не хватало ни в Кремле, ни в домах моих официальных супруг и их немногочисленной оставшейся в итоге моих действий в Москве родни.
– Не холодно, – откликнулся будничной фразой, осторожно сканируя пространство по эмофону. Но, как ни старался, ничьих чужих эмоций так и не уловил. Бабуля пришла на встречу одна.
– Вот уж не ожидала, что соскучишься! – добродушно заметила собеседница, как я, забираясь на лавку с ногами и усаживаясь на спинку скамейки.
– Тебе не страшно? Хоть иногда? – внезапно спросил не то, что собирался, а то, что было на душе.
– Всадниц отучают бояться.
– А дети? Как всадницы воспитывают детей?! – задал еще один вопрос из любопытства, а не из необходимости.
– В лучшем случае – кормят приносимых младенцев до полугода. Догадался?.. – в ответку достался мне тоскливый вопрос.
– Ты ровесница Сомова. Вы не могли не встречаться.
– Встречались. И что?..
Мне надо было выговориться. Выговориться в том, что не поймут ни жены, ни Беренгольц, ни Воронин, ни Кудымов…
– Представь: ты оживаешь и живешь с чистого листа. Вокруг тебя роятся какие-то интриги… а ты их не понимаешь. Но есть еще одно: ощущая свою чуждость, ты раз за разом натыкаешься на нестыковки. И однажды… однажды ты прозреваешь. Не потому, что ты такой умный, умом я и сейчас не отличаюсь, одна надежда – империя переживала правителей похуже меня. Скажу сразу: я не проницательный и не наблюдательный. Я просто тот самый придурок, на котором все сошлось. Ты их так сильно ненавидела?