– Ну, я не знаю… – Чурдомыжский недовольно скрестил руки на груди. – Пусть будет тогда просто «В вагоне всё блистало, сверкало и переливалось». Что там за окном, кроме столбов, я никак не вижу.
– Хорошо, – согласился Анатолий Сигизмундович. – Господин Хорошев!
Чурдомыжский ткнул Хорошева в бок кулачком:
– Ваша очередь!
– Угу, – сказал Хорошев, открывая глаза. – «И стены были выложены фекальными плитками».
– Кхм! Может быть, кафельными? – грозно вопросил Володя.
– Да что я, кефаль от факела не отличу?! – разозлился Хорошев и перелёг на другой подлокотник.
Наступило тягостное молчание. Володя вопросительно посмотрел на Анатолия Сигизмундовича, но не нашёл в его глазах поддержки и продолжил:
– «Мне ужасно хотелось сильно спать». Ой, то есть, «Мне так хотелось спать, что глаза мои рожали причудливые образы».
– Володя! – погрозил Анатолий Сигизмундович. – Что это у вас глаза рожают? Поправьтесь быстро!
– Кхм… Простите, – замялся Володя. – «Мне очень хотелось спать, и причудливые образы сами вставали у меня перед глазами, как лист перед травой».
– Плохо, Володя! – с укоризной выговорил Анатолий Сигизмундович. – Почему как лист перед травой? Что это должно означать в данном контексте? И почему так важно, что образы сами вставали? Кто их ещё мог поднимать?
– Ну, – промямлил Володя, – я имел в виду, что они не из глаз моих рожались, а сами по себе…
– Горе вы моё, – вздохнул Анатолий Сигизмундович. – Ладно, поправлю после. Елена, прошу вас.
Елена расцвела и с нетерпением выпалила:
– «Мой третий глаз ясно различил в том, что я видела двумя остальными глазами, дурное предзнаменование».
– Кхм, – сказал Володя.
– Володя! – сказал Анатолий Сигизмундович. – Мне кажется, фраза Елены вполне соответствует нашему уровню подготовки. Давайте уже поменьше критиковать. Время идёт, а мы ещё до завязки не добрались.
– Как же не добрались? – не согласился Володя. – Мы уже вполне завязли. То есть… Ну ладно, ладно.
– Господин полковник? – передал слово Анатолий Сигизмундович.
Полковник торжественно взмахнул усами и изрёк:
– «Несмотря на объективные трудности, возникающие в пути, машинист вёл поезд точно в заданном направлении».
– Вот за что я вас люблю, господин полковник – за стабильность! – похвалил Анатолий Сигизмундович. – Теперь я. «Впереди, в лобовом стекле, я уже мог различить очертания мрачного старинного замка».
– Анатолий Сигимундович! – воскликнул Володя. – Ну как же так? Вот от вас-то я никак не ожидал. Какое ещё лобовое стекло?
Валентина Алексеевна подпрыгнула на месте и закричала, местами срываясь на визг:
– Прекратите! Вы только и делаете, что придираетесь! Это художественное произведение! Мы пишем то, во что верим! Сколько это может продолжаться?
Володя сник и покраснел.
– Валентина Алексеевна, – Анатолий Сигизмундович попытался поймать её вибрирующую руку, – не стоит волноваться. Владимир горяч по молодости, он ещё не успел в жизни совершить всех необходимых ошибок. Продолжайте, пожалуйста.
– Э… Опять я? – Валентина Алексеевна отодвинулась к спинке, стараясь успокоиться, но кончик носа, выплясывающий дикий неистовый танец, показывал, что это ей не вполне удаётся. – Минуточку. Сейчас… – Она схватилась за обе серёжки сразу и стала дёргать их дрожащими пальцами. – Сейчас… Нет, ну нельзя же всех подряд критиковать! Что за привычка?.. А! О! Придумала. Слушайте. «Поезд был в пути уже очень долго».
– Замечательно! – сказал Анатолий Сигизмундович. – Вы делаете успехи! Пожалуйста, Евгений Юльевич.
Чурдомыжский поджал ноги под кресло, выгнул шею и завращал рукой, демонстрируя всем гладкую бледную кожу на своём запястье и при этом декламируя:
– «Над замком вспыхивали завораживающие огни праздничного фейерверка – то красный, то зелёный, а то и вовсе совершенно неописуемые цвета рассыпались по предгрозовому небу».
– Кхм, – сказал Володя.
– Что на этот раз? – поднял бровь Чурдомыжский.
– Да так, ничего, – замялся Володя. – Просто хотел узнать, какой же там у вас праздник, в ваших предполагаемых обстоятельствах.
– Лично у меня, – объявил Чурдомыжский, – всегда праздник. Мне для этого не нужно никаких поводов.
– Принимается, – сказал Анатолий Сигизмундович. – В конце концов, задача следующих рассказчиков объяснить, что там за праздник и почему. Сергей Александрович?
Хорошев практически не шевелился. О том, что он жив, можно было догадаться только по лёгкому похрапыванию. Чурдомыжский ткнул его костяшками пальцев под рёбра:
– Ваша очередь.