Я на мгновение наморщил лоб, вспоминая, откуда взялись эти очки, валяющиеся в пыли на паркете. И вспомнил.
В детстве, когда мы с Захаром Довжуком взорвали бомбу, его очки остались в моем кармане, потом перекочевали в ящик стола, а затем и в коробку на антресолях, откуда сейчас и выпали. И вот теперь сквозь них не видно таракана, хотя он есть. Или наоборот – сквозь них видно, что никакого таракана на самом деле нет?
Я поднял с пола очки, сдул пыль и надел их себе на нос.
Я видел совершенно нормальную комнату, которая не пыталась притвориться склоном горы. Никакого мусора на полу. Никакого таракана.
Вышел на балкон. Снаружи была обычная Москва. Раннее утро. Всё, как и прежде, только люди вели себя странно. Многие лежали ничком на земле и дергались в конвульсиях. Две машины пытались вытолкнуть друг друга с дороги, пихаясь бамперами. А вдали, на крыше гаражей, я видел группку людей, которые зачем-то туда залезли и не желают спускаться.
6
Конечно, я мог снять очки и полететь спасать тех несчастных, как ни в чём не бывало. Но это напоминало борьбу с ветряными мельницами. Очки Захара показали мне другой мир, который нужно было вернуть к жизни.
Вспышка, которая изуродовала ночью эту Землю, должна была иметь свой источник. И я был практически уверен, что источником был человек. Или орудие рук человеческих.
Я стоял на балконе и размышлял о том, куда лететь. Надевал очки. Снимал. Осматривал окрестности. Где бы я сам спрятался, если бы хотел устроить этот балаган? Скорее всего, где-то высоко. Недосягаемо для людей, копающихся в грязи. Ещё – это место должно существовать и в реальности, и во вновь созданном мире. И быть скрытым.
Я снял очки. На том месте, где только что стояла Останкинская башня, в районе ресторана «Седьмое небо», парила крошечная коричневая точка. У меня не было никаких веских оснований считать, что именно её я ищу. Но чутьё тянуло меня туда. И я снова шагнул с балкона.
Я летел вперёд, глядя то сквозь очки, то поверх них. Пару раз пришлось передохнуть, но, наконец, я приблизился к башне. Однако тут мне вдруг стало страшно.
Во-первых, я никогда не летал так высоко. Во-вторых, теперь, когда я видел оба мира одновременно – один с башней, а другой без – я не очень был уверен в реальности самого её существования. Да, я видел башню сквозь очки, но насколько им можно верить?
Я долго стоял на камне возле основания башни, раздумывая, стоит ли мне, надев очки, подняться по лестнице вверх или, сняв их, взлететь. Наконец я решился. Убрал очки в карман и стал плавно, экономя силы, набирать высоту.
Целью моего пути была небольшая ржавая кабина, зависшая в пространстве надо мной, что-то типа строительного вагончика. На вид от поверхности до неё было метров триста или чуть больше. Казалось бы, мелочь. Но ветер набрасывался так яростно, а земля казалась такой далёкой, что на середине подъёма у меня кончились силы. Я понял, что сейчас упаду.
Я выхватил из кармана очки и надел их. В ту же секунду я оказался в темноте и чуть не рухнул вниз, едва успев зацепиться руками за кривую железяку – кажется, погнутые перила. Подтянувшись, я вылез на мокрую холодную бетонную ступень. Пошёл вверх наощупь. Уткнулся в стену.
У меня вдруг возникли сомнения в том, а действительно ли я нахожусь в Останкинской башне. Я видел её только снаружи и совершенно не представлял себе, что кроется за её стенами. Я сел на ступень и прислушался.
Где-то капала вода. Внизу семенили мелкие ножки – возможно, крысиные. Вдалеке стрекотал электромотор. И тут совсем близко, в паре метров от меня, послышалось злобное сопение крупного зверя.
Я сорвал очки и еле удержался в воздухе. Собрал последние силы и рванулся вверх, сквозь ветер.
Через пару секунд я уже стоял на пороге причудливого ржавого вагончика, на высоте трёхсот метров, и держался за ручку двери. Вагончик чуть раскачивался в пространстве, а я тяжело дышал, прислонившись к двери лбом, и не решался войти. Потом повернул ручку и шагнул вперёд, в темноту.
В тот же миг мои запястья и икры оплели металлические толстые ленты, меня дёрнуло, швырнуло, и я оказался распятым на стене с помощью четырёх толстых металлических цепей.
Передо мной стояла сгорбленная старуха отвратительнейшего вида – крючковатый нос с бородавкой, ввалившийся рот, близко посаженные чёрные глаза. На голове было повязано несколько засаленных платков. Опиралась старуха на кривую чёрную палку, которой тут же замахнулась и огрела меня по носу:
– Ну что? Попался, голубчик?