Не было только людей.
Я стоял и пытался осознать глубину своего одиночества. Взрывал ли я здесь когда-то бомбу вместе с Захаром Довжуком? В какой реальности это было? И кто я сам, если ничего этого вовсе не было?
Я понял, что старею. Мне было уже не четырнадцать. Квартиру постепенно отделали, заполнили мебелью. Вокруг меня и даже сквозь меня, не замечая, ходили люди, таскали вещи, занимались хозяйством, одни жильцы сменялись другими, и так продолжалось, пока я не вернулся в свой теперешний возраст – двадцать три года.
Я стоял посреди обжитой комнаты, на мягком ковре со следами разлитого сока. На столике стояла ваза с букетом цветов. На стене висела фотография – муж с женой и двое улыбающихся детей.
Я тихо подошёл к двери. Вышел из квартиры. Спустился по лестнице. Открыл подъездный замок и очутился на улице, под мелким моросящим дождём. Поднял взгляд на дом.
Девять этажей, панельный, довольно современный. Хорошо здесь жить, наверно. Квартиры не такие малюсенькие, как у меня. Удобные лоджии, скверик вот разбит.
Я пошёл прочь. Мог бы, наверно, и взлететь, но сейчас мне этого не хотелось.
Впереди меня шла светловолосая девушка в лёгком сарафане. Бёдра покачивались, правая рука с наманикюренными ноготками сжимала ручку зонтика. Левая придерживала сумочку на плече. Каблуки цокали медленно, размеренно.
И я почувствовал, как ледяное сердце в моей груди начало редко, но уверенно биться.
9 августа 2008, Мытищи.
Батон
С Константином Дмитриевичем Гварковым мне приходилось встречаться нечасто.
В то время был он уже на пенсии, но и тогда оставался крепок, подтянут и строг. Количество орденских планок на пиджаке доказывало, что Константин Дмитриевич служил государству исправно, и, так сказать, на своём посту не смыкал глаз.
– Да, – говорил он, – и всегда я уважал людей. Не было такого, чтобы кто на меня обиделся. Ежели скажу "да", так руку пожму, ежели "нет", так улыбнусь хотя бы.
А улыбка у Гваркова была поистине замечательная. Ни одного гнилого зуба, ни одного пятнышка от курения (а ведь курил он, и много курил – работа нервная), и весь рот его был словно плотно сколоченный забор из коротеньких, остреньких досок.
Да… Но я, в общем-то, все не о том говорю. А хотел я рассказать одну историю, поведанную мне Константином Дмитриевичем. Признаться, и сейчас я сомневаюсь в её подлинности, хотя сомневаться-то вроде бы грех – авторитет у Гваркова непоколебимый и не поддающийся ни сомнениям, ни кривотолкам. Но уж больно всё это звучит фантастично. Хотя – чего не бывает на свете.
Короче, как-то раз в кабинете у Константина Дмитриевича зазвонил телефон правительственной связи. И сказано было Гваркову примерно следующее:
– Придет к тебе не сегодня – завтра, а может, и вчера, человек. Рындин, генный инженер. Так ты его, значит, строго-настрого ни-ни, потому что он тут ого-го чего… Не пущай, в общем.
Далее следовали приметы Рындина, которые Гварков незамедлительно передал бастиону своих секретарш.
И был твердо уверен, что "Но пасаран!" – в том смысле, что никакие генные инженеры ему более не грозят.
Однако спустя буквально полчаса после высочайшего предупреждения в кабинет зашёл старичок с клюкой и бородой до пола.
– Вы кто? – спросил Гварков.
Старичок содрал с себя бороду, распрямился и клюку под мышку сунул:
– Рындин я. Генный инженер.
– Ах, да-да, – Гварков улыбнулся широко и на кресло кивнул: садитесь, мол, папаша, – мне о вас докладывали.
– В самом деле? – удивился Рындин. – А меня не пускали на входе…
– Видимо, какая-то ошибка, – ещё шире улыбнулся Константин Дмитриевич. – Ну, я им покажу… Но я слушаю вас.
Сел Рындин и на стол перед Гварковым батон положил. Самый обыкновенный.
– Вот, – сказал Рындин, – моя разработка. Отличается от аналогичных существующих тем, что выращен за несколько дней на специальном быстрорастущем дереве. По химическому составу практически идентичен батонам, поставляемым в торговую сеть. Имеется авторское свидетельство и сертификат качества изделия. Можете попробовать.
Гварков отломил кусочек. Батон как батон.
– Позволю себе заметить, – продолжил Рындин, – что экономический эффект ожидается колоссальный. Не требуется ни элеваторов, ни хлебозаводов… Нужна только ваша подпись, и этот батон ознаменует собой…
– Но, – сказал внезапно Гварков, – учтите масштабы хлебобулочной промышленности. Возникает проблема с уборкой. Надо разрабатывать специальные комбайны, которые снимают батоны с деревьев.
Рындин потускнел:
– Понятно. Значит, надо дорабатывать, – и скрылся за дверью.