– Да ничего так, сойдет.
– Мне кажется, с твоими руками да головой можно лучше место найти.
Домкрат вздохнул и перестал жевать, отложив недоеденный чебурек на тарелку.
– Я уехать хочу, – сказал он.
– Куда?
– Не знаю. В большой город. Может быть, в Москву.
Наступило молчание.
– А я? – спросила Галя.
– И тебя возьму.
– Папенька не отпустит.
– А мы спрашивать не будем.
Галя опустила глаза и сидела так с минуту, потом резко встала.
– Прошу извинить, но так я не могу.
Она резко вышла из чебуречной и пошла прочь. На глаза навернулись мутные слёзы.
– Стой! – услышала она сзади.
Домкрат догнал её, обнял за плечи, развернул к себе лицом.
– Прости. Если ты не можешь уехать, я тоже останусь. Я не брошу тебя. Я тебя люблю.
Он привлек её к себе и жарко поцеловал. У Гали закружилась голова, она выронила веер и обвисла на руках Домкрата почти что без чувств.
– Что с тобой? – забеспокоился он.
– Всё хорошо, – пробормотала Галя. – Я это от счастья… Ты первый, кто меня целует. Я бы очень хотела с тобой уехать…
Домкрат обнял её крепко-крепко, понюхал волосы и поцеловал в щеку.
– Не бойся. Мы что-нибудь придумаем.
И тут же вздрогнул, увидев что-то вдалеке.
– Смотри, – сказал он. – Это же…
Галя обернулась и попыталась разглядеть то, что привлекло внимание Домкрата.
– Ничего не вижу, – сказала она.
– Да вон же, вон! – закричал он. – Большая, серая! Укусила!
– Где?
Домкрат понёсся по улице, но, пробежав метров сто, остановился. Вернулся к Гале.
– Не догнать.
– Да кто это был?
– Похоже, та самая Белка. Человека видишь в конце улицы? Там вокруг него уже толпа собирается.
– Человека вижу.
– Она его за ногу цапнула и убежала в сторону леса. Шустрая, даже разглядеть толком не успел.
Посмотрел в глаза Гале и сказал тихо:
– Ты по улицам одна не ходи. Не ровен час на неё наткнешься.
– Почему же я не увидела? – пробормотала Галя, всё ещё вглядываясь вдаль.
– А мы чебуреки не доели, – вспомнил Домкрат.
Галя подобрала с земли веер, отряхнула. Они вернулись в чебуречную. Домкрат сходил к прилавку, купил два стаканчика и чекушку водки. Разлил на двоих.
– Я не буду, – сказала Галя.
– Давай выпьем за то, чтобы никогда не расставаться.
– Я… – начала Галя, но Домкрат уверенно пододвинул к ней стаканчик, и она согласилась: – Так и быть. За это – давай.
Она влила в себя жгучую жидкость, зажевала чебуреком и подумала, что водка не такая уж и противная, как ей казалось раньше. Ей сразу стало тепло и приятно – то ли от того, что алкоголь растёкся по телу, то ли от того, что Домкрат нежно гладил её по руке и улыбался.
VIII
Жизнь в городе, прежде спокойная и размеренная, отныне представляла собой череду невероятных и безумных событий. Искусанный сумасшедшей старухой у себя в церкви благочинный отец Амвросий во время очередной проповеди рассказал, что жар геенны огненной ему намного милее скучного рая, призвал всех к разврату, а потом вдруг начал швыряться в прихожан просвирками, причём выбил и без того убогой девице Сундуковой левый глаз вместе с бельмом. Батюшку скрутили, потащили в лечебницу, но всю дорогу он орал своим поставленным голосом «Ангелы меня несут! Ангелы!», периодически начиная ржать как лошадь. Криворотов по прибытии больного обнаружил у него на шее посиневший и распухший укус и приказал резать, дабы опробовать свою новую теорию о регенерации голов у укушенных Белкой пострадавших. После обезглавливания, однако, отец Амвросий затих, чему все присутствовавшие были только рады.
При невыясненных обстоятельствах были покусаны несколько больных самой лечебницы, в основном из лежачего отделения, что произвело серьёзные беспорядки. Тетка на сносях оторвала руку вместе с зажатой в ней пилой подвернувшемуся акушеру, затем разбила бутылку водки о голову медсестры и, выбежав во двор, привязала себе на шею веревку от журавля, после чего бросилась в колодец и там повесилась. Тело быстро извлекли, но вода из единственного на территории лечебницы колодца с тех пор вызывала у больных тошноту, колики и сильное вздутие живота.
Несовершеннолетняя певица Юлия Синяк, проходившая лечение в том же отделении, сбежала и много ночей подряд шаталась по городу, пугая людей из-за угла своим лицом, изуродованным при падении в оркестровую яму. При попытке одного из полицейских задержать её откусила ему нос и, подавившись оным, скончалась на месте.
Один из больных, страдающий астмой учитель местной гимназии, которому Криворотов по недоразумению приказал отрезать обе ноги, непостижимым образом забрался на телеграфный столб и принялся выкрикивать сверху возмутительные политические анекдоты. При попытках снять его насмерть расшиблись двое пьяных квартальных, после чего их начальник приказал столб поджечь. Бузотёр был таким образом усмирён и превратился в обугленную тушку, однако город на полдня лишился телеграфной связи.